Оправа для бездны

Тенью метнулся к тану колдун, руки протянул, тонкими пальцами головы Тира коснулся, один взгляд на Айру бросил, но и этого взгляда ей хватило. Глаза у Синга темные оказались, словно зрачок на радужку расползся, а изо рта злобоглазом несло почти так же, как от смазанного тела Каеса. И оборачиваться не пришлось, чтобы понять: и с Леком то же самое.

— Здоров мальчишка, — прошептал Синг и исчез, как появился, но поняла Айра: узнал он ее, узнал. Крепче сжала колдунья Тира, но расслабилась, как могла. Развернулась наружу, даже глаза прикрыла, чтобы понять нависшую над ней и Тиром угрозу и отвести ее в сторону. От кого она исходит, от кого? Уж не от седого тана, который мазью на жирном теле запахи изо рта Лека и Синга перебивает. И не от Кираса, который сам прислушивается и приглядывается вокруг. И не от старших братьев Лека, хотя ненависть в их глазах, кажется, способна платье на ней зажечь!

— Отец, — послышался за спиной Айры голос Лека, — позволь матери моего сына испить из общей чаши.

— Не выдержит девка хеннского напитка, — усмехнулся Каес. — Глотку сожжет!

— Не выдержит — значит, не выдержит, — не успокаивался Лек.

— Пусть выпьет, — неожиданно прогудел один из сыновей Каеса, и Айра поняла, что это был старший брат Лека — Аес. — Пусть выпьет, мальчишка ее грудь еще сосет, пусть испробует хеннского напитка, через ее плоть пропущенного, — заодно и узнаем, чего стоят метки на его плечах.

— Ничего они не стоят, — неожиданно подал голос Кирас. — Да, отметил его Степной Дух, но кто знает, что за метка это? Дух ведь мог и в предостережение метку бросить!

— Ну что ж… — Каес сдвинул брови. — Дай ей глотнуть, Лек, если не жалко девку. Только сына придержи, а то повалится — зашибет.

Зачерпнул Лек ковшом из чаши, протянул ковш, поймал ребенка на руки.

— Пей, Айра. Если дух твой слаб, провалишься в сны, из которых не выбраться. Если выберешься — слово даю, отпущу тебя восвояси.

— С сыном? — прошептала Айра.

— С сыном, — кивнул Лек и рассмеялся. — Вот только с другим. Как ты думаешь, если пропустить тебя через сотню Зееса, хоть одного сына родишь?

— Щедрый ты, — прошептала Айра, напоминая Леку его собственные слова. — Щедрый, если сокровищами разбрасываешься. И не свистун. Точно не свистун.

Поднесла Айра ковш к лицу, вдохнула глубоко, запах расплетая, и выпила одним махом. Пламенем обожгло глотку, но вкус страшнее оказался. Отвар грибной, от которого тело невесомым кажется и демоны по углам мерещатся, — знакомо, но не страшно. Вытяжка из плесени болотной только ужасом способна окатить — тоже не страшно, хотя половину учеников Аруха после этого настоя по два месяца откачивать приходилось. А крепкие эти воины — дети Каеса, если пьют и то, и это: сейчас должны так себя чувствовать, словно рвет их на части, но ничего, сидят, только пот с их лбов катит. Вот с третьим привкусом совсем плохо. Третий привкус — слабенький, но знакомый — обжег Айру сильнее горючки хеннской, на которой настой выдержан был. Уж явно не из кладовых Кираса сей состав. Когда последний раз его Айра слышала? Уж не в Золотом храме: там он толстыми шкурами да иглами был прикрыт. Нет, последний раз этот запашок над трупами юрргимов витал недалеко от Ласской крепости. Там маг Ирунг показал ей лишенный корня куст злобоглаза и предвосхитил вопрос ее:

— Ничего не сделает яд с Кессаа и Зиди, даже если покусаны они. Вот эта травка их спасет. Точнее, корень ее.

«Вот эта травка их спасет», — повторила про себя давние слова Айра и прохрипела, твердо глядя в глаза Каесу:

— О милости прошу тебя, тан.

Сталью глаза тана подернулись, губы в узкую щель превратились, но потянулся Тир из рук Лека к матери, загукал, залопотал.

— Чего хочешь? — обронил тан.

— Руку поцеловать твою, тан, — на колени опустилась Айра. — Вырастет внук твой, а ну как мне и рассказать нечего ему будет?

— Ты посмотри сначала, тан, — прошипел у его плеча Кирас. — Может быть, у нее язык раздвоен?

— Вот! — пьяно покачнувшись, вытянула язык Айра.

— На, — расплылся в улыбке тан и протянул ей толстую волосатую руку. Как к роднику, припала она к ней, поймала губами предплечье, щекой приникла и всосалась в старческую плоть, языком ее облизала, губами сняла столько, сколько могла, пока губы не защипало и язык не обожгло.

— Хватит, — рявкнул тан и хихикнул, обернувшись к Кирасу. — А ведь не просто так ее Лек выбрал. Одолжишь, сын, девку? Уж больно нежна!

Обратно Тира вез на руках Лега: Айра едва сидела в седле. Зия и Ноя посматривали на нее с презрением, Зеес оглядывался с плохо скрываемым испугом. Город погружался во тьму, факелы у входов в особняки уныло коптили невидимое небо, не рассеивая, а сгущая тьму.

— Что бывает с танами, которые пьют из чаши на Большом Ковре? — пьяно спрашивала Зию колдунья.

— Утром они просыпаются с головной болью, — зло отвечала хеннка. — Изредка некоторые, что слабее, теряют рассудок. Есть поверье, что всякий, кто затевает что-то против хеннов или готов предать, умирает в первую же ночь.

— То есть, если я умру…

— Не умрешь, — отрезала Зия. — А умрешь — никто не заплачет. Не танка ты!