Оправа для бездны

Хоженой была тропа. Не часто хоженной, но плотно побитой сильными ногами. О том и чистота ее говорила, и кругляшки травы подорожной под валунами, и бурая пыль от отжигов да криниц, что не в первый раз переносили упорные репты, разгружая тяжелые ладьи. На гребне невысокой гряды, которую Насьта реминьской гребенкой и обозвал, скалы внезапно заканчивались, обрываясь отвесно едва ли не в бурлящий поток, от них тропа перескакивала на широкий сланцевый скос, который Аилле, ветер да мороз и вправду превратили в широкую лестницу, под ней же серым камнем выделялся язык каменной осыпи, тянущейся вплоть до взвихренной последними водоворотами Ласки, а дальше река внезапно ширилась втрое и исчезала в мутном мареве бесконечной равнины, плоской и неразличимой.

— Вот она, мангская топь, — вытерла пот со лба Кессаа и, сощурившись, прибавила: — А вот и смерть.

Из кустов возле осыпи торчал нос ладьи, и, когда Марик добрался до нее, он понял, что Кессаа была права. Возле лодки лежали семеро мертвых рептов. В воздухе жужжали мухи, ползла сладковатая вонь. Многие трупы были погрызены лесным зверьем. Марик с отвращением зажал нос, а Насьта отложил лук и как ни в чем не бывало осмотрел мертвых одного за другим.

— Ну что скажешь? — нахмурилась Кессаа.

— Что вижу, то и скажу, — пробурчал Насьта, и Марик едва не рассмеялся: несмотря на ужасное зрелище, настолько нелепо выглядел ремини в платье Оры. — Семь мертвецов. Все репты, мне кажется, проходили они к горам в прошлом году… если бы у вожака не погрызено лицо было — точно бы сказал. Ладья пустая — значит, вверх по течению шли. Недели три уж, как здесь лежат.

— Пару раз времени до желтого утеса добраться, если дорогу знать, — пробормотала Кессаа.

— Почему до утеса? — не понял Насьта. — Это через топь одна или две тропы, по которым никто и не проходил, считай, летом, а от порогов куда хочешь, туда и иди — во все стороны дорога открыта. Конечно, если в диком лесу лихо какое под себя не подгребет.

— А ты что скажешь? — повернулась к Марику Кессаа.

— Один воин был, — сам себе удивляясь, неожиданно буркнул Марик.

— Как решил? — сдвинула брови Кессаа.

— Почудилось, — признался баль. — Да и то, смотри сама. Схватка здесь началась. Вот трое у носа лежат, видишь? Их воин одним ударом взял. Расчертил одного поперек лица, второго с плеча в грудь, третьего — с грудины на живот. Так и лежат, как цветок лепестками раскрылся, а вот и след воина. Считай, почти схватили репты противника, вплотную подошли, да вот не срослось у них. Вертким боец оказался. Нога маленькая, непонятно — подросток, что ль? Меч короткий, кривой. Наверное, хорошая сталь: глубоко плоть рассеклась, а на втором кожушок-то из хорошей кожи.

— Дальше? — потребовала Кессаа.

— А что дальше? — почесал затылок Марик. — Четверо остальных — нет, трое — на помощь этим бросились. Смотри-ка, у одного и теперь еще веревка в руках зажата. Первого боец проткнул чем-то — пикой или клинком длинным, но вытащить оружие сразу не успел, потому как под второго присел и развалил его снизу коротким клинком до брюшины. Третий…

— Что «третий»? — поторопила баль Кессаа.

— У третьего спина сожжена, — пожал плечами баль. — Словно ему масло горящее вслед плеснули. А уж седьмой — как сидел на корме, так и упал. Придушили его, что ли?

— То-то, что придушили, — кивнула Кессаа. — Интересно, где же это она научилась…

— Кто? — сдвинул брови Насьта. — Неужели Айра?

— Она самая, — потерла виски Кессаа. — Хозяйка каменного дома. Домой вернулась. Эх, разминулись, жаль! Наверное, уже неделю, как Анхель ее разговорами донимает. Я ее магию словно по запаху готова узнать, тем более что и здесь она над противниками подшутила, вот только три вещи мне непонятны. Во-первых, такое ощущение, что силы у нее чуть ли не вдвое прибыло. Да и ребенок…

— Ребенок? — не понял Марик.

— Да, — кивнула Кессаа. — И ребенок был, только она его на себе держала и сражалась, с рук его не спуская. Вон там она его на ножки ставила, а до того места следов нет. Во-вторых, еще кое-что вы не заметили.

— Что же? — обиделся Насьта.

— На берегу-то след от двух лодок, и второй, что притоптан, непохож на рептскую ладью. Киля у той лодки нет. Плоский нос. И не вытаскивали ее на берег. Причалили, зверьков рисских спустили и обратно убрались.

— Что же это значит? — поднял брови Насьта. — Риссы были здесь?

— То и значит, что не охотятся они за Орой, а выманивают ее зачем-то, — задумалась Кессаа. — Или спугнуть пытаются, вынуждают показать себя. Или и не ее вовсе, а меня. Не знаю.

— А те, что по другому берегу Ласки у утеса бродили? — не понял Марик.

— Отстали пока. — Кессаа убрала меч и сбросила со спины мешок. — Или опередили. На легкой лодочке это несложно, она как стрела полетит с умелым гребцом да под узким парусом. А спрятать ее везде можно, да хоть в кустах на том берегу!

— А в-третьих? — напомнил Марик.

— То-то, что в-третьих, — прошептала Кессаа. — А сам-то не видишь? К мертвецам-то присмотрись!

Оглянулся Марик, в который раз от сладковатой вони поморщился, от мух, жужжащих над ужасным лакомством.