Определенно голодна

Затем я развлекалась с пышногрудой блондинкой из Олстона. Ее звали Трэшетт. Из каких-то артистических кругов. Думаю, мы с ней познакомились через Эмму, хотя теперь уже могу ошибаться. Она жила в старом доме, который вечно ремонтировали после пожара, в какой-то коммуне. На самом деле Трэшетт звали Мари, и в своей коммуне она играла роль истинной американской домохозяйки. Все время готовила всякие ретроблюда, типа водяных каштанов, запеченных в беконе, кассероля из тунца с крем-супом и жаренным до хруста луком. Ее угол в коммуне был обставлен в духе невыносимого китча телесериалов пятидесятых с их патриархальной тиранией, пышными платьями и корсетами. Трэшетт все это страшно любила. Но перевернутый ананасовый пирог, который она испекла, оказался и вправду совершенно потрясающим.

Последней женщиной, с которой я тогда замутила, была латиноамериканка-микробиолог из Гарварда. Деловитая, резкая, до того аккуратная, что даже джинсы у нее были отглажены. Елена целовалась с каким-то мужчиной, когда я увидела ее. Но, глядя на это компактное тонкое тело, я сразу поняла, что она лесбиянка. Елена была первой и, по сути, единственной женщиной, которую я соблазнила сама, причем сознательно. Есть некое извращенное удовольствие рассказывать о себе правду, которую долго и тщательно скрываешь. Мы встретились на лыжном курорте в Вермонте. В первый вечер я увела ее подальше от друзей, посадила рядом с собой, ее бедро прижалось к моему, и между нами как будто вспыхнуло пламя. На второй вечер я поцеловала Елену возле двери ее номера. А в третий мне уже не нужно было ничего делать. Она провела ночь в моей постели, наслаждаясь первыми оргазмами, которые испытывала благодаря другому человеку. От моего языка она выла, как дикая банши. Воспитанная в католической строгости, она еще ни разу не занималась сексом ни с мужчиной, ни с женщиной. Я разорвала ее девственную плеву собственными пальцами и вылизала их досуха.

Мы вернулись в Бостон, я гордилась тем, что ради меня она забыла о своем жестком распорядке жизни, благодаря которому училась исключительно на отлично. Измученная сексом, она опаздывала на лабораторные и засыпала на лекциях. Мы трахались так много, долго и интенсивно, что наши дрожжевые бактерии смешались воедино. Мы были страстно, безумно влюблены друг в друга несколько недель, а потом вдруг, как по мановению волшебной палочки, все исчезло. По крайней мере, у меня. Для нее наше расставание было бы слишком тягостным, поэтому я ей немного помогла тем, что сменила номер телефона и переехала в новую квартиру, не оставив адреса.

В таких играх и забавах пролетели мои четыре года в Бостоне. Я тогда совсем не была гурманом и питалась преимущественно диетической колой и попкорном из микроволновки. Я была страшно занята, «Феникс» особо не платил, поэтому приходилось жить впроголодь; ни мои доходы, ни занятость не позволяли мне ни ходить по магазинам, ни готовить. Да у меня было столько дел, что даже думать о готовке было некогда.

Когда мать впервые вошла ко мне в квартиру в Кенморе и открыла холодильник, перед ней во всем великолепии предстала дюжина банок диетической колы — две упаковки по шесть штук, — какие-то приправы и несколько увядших стебельков сельдерея.

— Дороти, — удивленно спросила она, — где твоя еда?

Я в ответ только улыбнулась и махнула рукой в сторону полок с желто-красными коробками с попкорном. Цвета липидов и крови. Мама вздохнула и перед отъездом в Коннектикут забила холодильник мясом и всякой едой, а полки — фасолью, томатной пастой и рисом. Конечно, все, что могло протухнуть, — протухло, а остальное покрылось слоем пыли.

Короче, Бостон стал самой настоящей идиллией для меня, когда мне было всего двадцать с небольшим лет. А вот время, проведенное в Бинтауне, нельзя назвать идеальным. Моя квартирка была крошечной и темной, летом тут случалось нашествие насекомых, зимой одолевали всякие звуки. Здесь вечно воняло вареными раками, и как бы я ни протирала все поверхности лимоном, сколько бы ни жгла благовоний, ничего не помогало. Но это невероятно возбуждало меня — жить на то, что я сама зарабатываю, даже если для заработка я всего лишь сообщаю обывателям, что их жизнь никогда не будет такой, как у Стива Тайлера и прочих звезд.

Но потом раздался телефонный звонок, который изменил мою жизнь навсегда.

Это случилось примерно в апреле тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. В теплом воздухе уже стоял аромат цветов и земли. Щебетали птицы. Деревья покрывал зеленый туман распускающихся листьев. Я как раз доставала из коробок летнюю одежду и укладывала на ее место зимнюю.

— Дороти, это твоя мама.

Можно подумать, я не узнала ее голос.

— Привет, мам.

— Дороти, мы с твоим отцом интересуемся, есть ли у тебя планы на следующие выходные. Мы хотим пригласить тебя, твою сестру и твоего брата к нам.