Определенно голодна

Это показалось мне очень странным — я сидела одна в своей квартире и думала об Эндрю, которого бросила больше десяти лет назад. Вспоминала его гладкие хлопковые рубашки и костюмы из такой тонкой шерсти, что рука сама тянулась потрогать ее. Вспоминала его длинные сильные ноги заядлого велосипедиста и острый язык. Эндрю, раннее детство которого прошло в Англии, никогда не пытался избавиться от своего британского акцента и некоторых оборотов речи. Двигался он так, будто был не просто пропитан деньгами, а состоял из них. Удивительно, что журнал разорился, учитывая бесконечный запас твердой международной валюты Эндрю. Мне кажется, он просто однажды потерял интерес к его изданию, поскольку эпоха журналов прошла, один за другим они закрывались, а сам Эндрю считал, что быть издателем уже не модно. Или он просто не мог конкурировать с Опрой. Ну а кто может?

Мне было интересно, как изменился Эндрю. Пахнет ли он еще кедром и древесным дымом. Я думала о временах, которые мы провели вместе в постели и вне ее. О тарелках, которые мы разбили, о дюжине роскошных рубашек, которые я изрезала на тонкие ленточки, когда застала его на месте преступления с моей ассистенткой.

Я вспомнила, как, уже покинув «Нуар» Эндрю и заняв пост в «Еде и напитках» Джила, я из собственной гостиной позвонила в секретариат налогового управления и рассказала заместителю комиссара некоторые весьма пикантные подробности о налоговых убежищах Эндрю. Прошло больше десяти лет! Интересно, долго ли он обижался на меня за это или так и не узнал, что именно я имею отношение к тому расследованию налоговой службы. Не понял, что оно началось после того, как я увидела его руку, только что вынутую из-под юбки моей ассистентки и всю покрытую ее вагинальными соками. Но даже если и понял, то чего он ожидал от меня? Это был мой офис и моя ассистентка.

Я сидела в лавандово-желтом весеннем свете и думала об Эндрю. И чем дольше думала, тем больше хотела его увидеть. Как любая современная женщина, я погуглила своего бывшего любовника. Почти сразу узнала, что свой лофт в Трайбеке Эндрю продал еще в девяносто восьмом, чтобы купить особняк в престижном районе Западного Бруклина. Еще я узнала, что он таки женился на моей ассистентке, а потом развелся с ней. Но в две тысячи первом она родила ему двоих детей, близнецов Райана и Маккензи. Все это казалось ужасно предсказуемым.

Я тут же решила, что не буду звонить Эндрю, во всяком случае не сейчас. Поэтому, сев в метро на линию F, решила прогуляться по Парк-Слоупу, где в тот момент жил мой бывший любовник. Тихие, обсаженные деревьями тротуары этого района были достаточно широкими для роскошной двухместной детской коляски, которую моя бывшая ассистентка вместе со своим мужем, несомненно, катали вместе. Пока не перестали. Вообще было довольно странно представлять себе, как Эндрю живет в тихом Бруклине вдали от сияющего огнями большого города и возможности клеить фотомоделей.

Я попыталась поместить человека, которого помнила, на улицу, которую видела перед собой. Попыталась аккуратно уложить его в ряд этих старинных каменных особняков с широкими лестницами, погрузить в жизнь законопослушных местных жителей, которым тупо повезло с генетикой и которые плодятся, производя на свет крошечные версии самих себя. Которые с надеждой и гордостью наблюдают, как их копии вначале обретают речь, потом становятся дерзкими и циничными, настороженными и отстраненными или послушными и запуганными. Местных жителей, которые совершали какие-то крупные семейные покупки — домов, машин, или, наоборот, мелкие — драгоценностей и носков, или средние — диванов и шкафов. Устраивали семейные трапезы за семейным столом, спали в семейной постели, просыпались и выполняли ежеутреннюю рутину, начиная с банального завтрака. То есть все, что наша культура заставляет делать людей друг с другом, пока однажды они не проснутся и не поймут, что все это им совершенно не нужно.

Я пыталась представить, как живет Эндрю здесь, на этой улице. Пыталась, но не смогла. Не смогла представить, как он возвращается домой, снимает скучную куртку, вешает ее в шкаф, кладет ключи в глиняную миску ручной работы, которая стоит на антикварном комоде, который стоит на еще более антикварном и довольно потрепанном коврике. Не смогла представить, как он смотрит на свое отражение в антикварном зеркале в фойе, фиксируя это все на целый день и пытаясь удержать свою жизнь в заметных морщинах вокруг рта и поредевших волосах. Я не смогла представить, что Эндрю остепенился. Что успокоился. Не смогла представить его здесь и сейчас. И тут…