— Батюшка старец о. Серафим приглашает вас завтра рано утром к себе, и если желаете, то можете исповедаться и приобщиться Святых Таин.
Она указала мне, какой дорогой идти, и посоветовала быть осторожной. Перед самой деревней было поле ржи, уже колосившейся; она советовала идти согнувшись. Дорога через это поле как раз упиралась в избу, где жил старец, а прямо напротив через дорогу был исполком. Нечего и говорить о моем чувстве, когда монахиня, крайне приветливая своим светлым лицом, ушла. Звали ее мать Н. При старце были две монахини, другую звали мать В. Они неразлучно были с ним. Старец жил иногда даже месяца два спокойно и совершенно неожиданно в разные часы дня и ночи вдруг говорил:
— Ну, пора собираться!
Он с монахинями надевали рюкзаки, где были все богослужебные предметы, и не медля уходили куда глаза глядят, пока старец не остановится и не войдет в чью-нибудь избу, очевидно, по наитию свыше.
Рано утром я пошла. Вхожу не с улицы, а, как было указано, с проселочной дороги в заднюю дверь. Передо мной — дивный, еще совсем не старый монах. Описать его святую наружность не найду слов. Чувство благоговения было непередаваемо. Я исповедовалась, и дивно было. После совершения богослужения и принятия мною Святых Таин он пригласил меня пообедать. Кроме меня была та дама, о которой я писала выше, обе монахини и еще одна его духовная дочь, приехавшая из Москвы. О милость Божия, я никогда не забуду той беседы, которой он удостоил меня, не отпуская в течение нескольких часов.
Через день после того счастья духовного, что я испытала при посещении о. Серафима, я узнала от той дамы, что на другой день, когда сидели за чаем, о. Серафим встал и говорит монахиням:
— Ну, пора идти!
Они мгновенно собрались и ушли, и через полчаса, не более, пришли из ГПУ, ища его, но Господь его укрыл.
Прошло три месяца, немцы уже были в Можайске, когда вдруг опять легкий стук в окно, и та же монахиня Н. пришла ко мне со словами:
— Отец Серафим в городе Боровске, который сутки был занят немцами (40 верст от Москвы), и прислал меня к Вам передать свое благословение и велел открыть Вам, что он тот Сережа, которому поклонился иеромонах А.».
Не есть ли это луч света на то скрытое от разумных мира сего, что разумели дети духовные, откликнувшиеся на зов Христа, когда Он изрек:
Блаженная кончина старца Анатолия
Последние годы о. Анатолий жил недалеко от церкви, почти напротив, в ограде монастырской. Много народу ходило к нему Отец Нектарий, живший в Скиту, завидит народ издалека и спрашивает: «Вы к кому?» А сам ведет к о. Анатолию. Тот был помоложе, еще не был «седенький».
Смятенье в народе, вызванное революционным безбожьем, устремляло верующих к старцам за духовной поддержкой. Начались гонения на монахов со стороны властей. В Оптиной устроили музей, позднее советский дом отдыха. Монахов ссылали, арестовывали, издевались над религией.
Трогательна повесть об о. Никоне388
, что пел в хоре. У него была небольшая рыжая бородка. Приехала комиссия; его арестовали и сослали и там предавали мукам и пыткам за веру. Через некоторое время получили его друзья по духу от него радостное, восторженное письмо. «Счастью нет предела, — писал он приблизительно так, — я захлебываюсь от счастья. Только подумать, слова моего Спасителя сказаныПришла чреда и о. Анатолия. Его красноармейцы обрили, мучили и издевались над ним. Он много страдал, но когда возможно было, принимал своих чад. К вечеру 29 июля 1922 г. приехала комиссия, долго расспрашивали и должны были Старца арестовать. Но Старец, не противясь, скромно попросил себе отсрочку на сутки, дабы приготовиться. Келейнику, горбатенькому о. Варнаве389
, грозно сказали, чтобы приготовил Старца к отъезду, так как завтра увезут, и на этом уехали. Воцарилась тишина, и Старец начал готовиться в путь. На другой день утром приезжает комиссия. Выходят из машины и спрашивают келейника о. Варнаву:— Старец готов?
— Да, — отвечает келейник, — готов.
И отворив дверь, вводит в покои Старца.
Каково же было удивление их, когда их взору предстала такая картина. Посреди келлии в гробу лежал «приготовившийся» мертвый Старец! Не попустил Господь надругаться над Своим верным рабом и в ту же ночь принял Своего готового раба, что было 30 июля 1922 г., в память перенесения мощей преподобного Германа, чудотворца Соловецкого.