Оптина Пустынь и ее время

Батюшка был покрыт мантией и лежал вполоборота к стене. Перед его глазами стояли икона святителя Николая и именной образ преподобного Нектария в серебряной ризе. На столике возле кровати лежали требник и епитрахиль. В обеих комнатах этой половины горели свечи. Батюшка тяжело дышал. Мария Ефимовна резко сказала: «Читайте отходную!» Отец Адриан облачился в епитрахиль и начал читать отходную. Читал медленно, взглядывая по временам на Батюшку. Казалось, будто из глаз Батюшки шла слеза. Батюшка смотрел на образ: очевидно, он был в сознании. Когда кончилась отходная, Батюшка еще дышал, но дыхание становилось все медленнее, все с большими промежутками. Отец Адриан прочел разрешительную молитву и, став на колени, покрыл лицо умиравшего мантией. После этого дыхание продолжалось еще долго, минут сорок, может быть, и час.

«Тихое, тихое дыхание с интервалами, — рассказывает о. Адриан, — но наступил момент, когда я почувствовал, что это последние вздохи, и я поднялся и положил епитрахиль на батюшкину голову. Мне были видны рот и шея. После некоторого промежутка времени полного покоя было заметно некоторое движение в горле. На губах появилась улыбка. Это был последний вздох. В это время Батюшка был покрыт епитрахилью.

Когда Батюшка замер, я снял епитрахиль с его головы и закрыл ему глаза, которые были полуоткрыты. Мария Ефимовна с трепетом сказала мне:

— Какой, Батюшка, Старец был прозорливец? Ведь Батюшка начал умирать при мне, я хотела остаться совсем одна, но вспомнила, как Батюшка еще в январе говорил: “Маня, позови отца Адриана!” И когда я объяснила, что о. Адриана здесь нет, Батюшка категорически ответил: “Позови! Его забрали на другую половину!” Я вспомнила это теперь и задрожала от мысли, что нарушаю батюшкин завет, и позвала вас!»

Как только открыли дверь комнаты, явился агент VIIV и отобрал у о. Адриана документы.

Вызвали о. Тихона, местного священника. Он и о. Адриан приготовили тело к облачению.

На другой день рано утром о. Тихон ушел готовиться к Литургии, а о. Адриан остался читать над Батюшкой Евангелие, которое читал без перерыва до восьми вечера воскресенья, когда стали подходить из Козельска и прибывать из Москвы и Смоленска первые группы людей. Приехали и священники и начали служить парастас.

«Монахи, о. Севастиан и келейник о. Петр, облачили Батюшку по-монашески. С погребением задержались в ожидании всех вызванных, а также прибытия колоды-гроба.

Наконец, в два часа ночи, с понедельника 2 мая на вторник 3-го, приехала последняя группа людей из Москвы с колодой.

Вынос тела Батюшки начался в пять часов утра. Собралось такое количество людей, что впечатление было какого-то громадного торжества. Со всех окрестных сел собрался народ; как мы узнали потом, прибыло VIIV из Москвы.

Перенос Батюшки из квартиры в Покровскую Холмищенскую церковь продолжался не менее часа из-за непрерывных литий. Люди бросали в гроб куски полотна, клубки ниток.

Когда Батюшку принесли в храм, началась соборная панихида. В погребении участвовал Плохинский благочинный о. Алексей. Он был настолько деликатен, что предстоятельство уступил о. Сергию Мечеву. После панихиды началась Литургия. Было очень много священников. Слово произнес местный священник о. Тихон, так как по обстоятельствам иначе и не могло быть. После Литургии началось отпевание по монашескому чину, затем вынос на кладбище с литиями. Мы вернулись домой только в пять часов вечера. В доме Денежкина был устроен поминальный обед, причем москвичи устроили такое изобилие, что нужно поражаться. Из Москвы как будто был привезен большой крест и поставлен у изголовья. На другой день началось мытарство с VIIV».

Ночью же произошел интересный случай. У Старца было два келейника: отец Севастиан и простец отец Петр, пламенно любивший своего Старца. Будучи лишенным своей дорогой Оптины, он скрывался в лесу. Увидав, что крест поставлен не на восток в ногах на могиле своего Старца и что Батюшка лежит не лицом ко кресту, его ревность вознегодовала. Ночью пришел, сломал поставленный крест, срубил топором новый и поставил у ног Старца на восток. Наутро обнаружили новый крест. Но не хотелось и прежнего удалять, а поэтому его стянули и восстановили на прежнее место. Таким образом, у Старца на могиле два креста. Два креста! Два креста на месте земного упокоения того, кто всю свою многострадальную жизнь нес не только свой иноческий крест, но и крест людской, крест ближнего, брата своего! И конечно не забыт он! Во всем его кротком облике кроется что-то напоминающее Преображение: блистающее, но не поддающееся умственному глазу человеческому, но только сердцем ощутимое ликующее торжество!

Так это ощущается и носится в себе теми, кто совершает хождение на могилку к Старцу, как это видно из писем монахини Марии, посланных ею в Бар-Град.

На могилке батюшки Нектария (Из писем монахини Марии)