Opus 1

– Господин, она следовала своей судьбе. И как я понимаю, действительно сразила чудище огнём сердца?.. И смычком вместо меча. – Эльен говорил со своим хозяином с той извиняющейся, но не униженной мягкостью, которую редко можно услышать от слуги. – Кто я такой, чтобы перечить богам, когда избранная ими велит мне помочь ей пройти по уготованному пути?

Она была тронута, что призрак согласился разделить с ней вину. Впрочем, Эльен не казался человеком (пусть и бывшим), который предпочитает не брать на себя ответственность за свои поступки. И ошибки – особенно.

Жаль, Герберт был не в том настроении, когда подобная искренность могла бы его тронуть.

– Я с тобой ещё поговорю, – пообещал он, отступая на шаг. – Когда вернётесь.

Всучив Эльену футляр с Дерозе, Ева схватила некроманта за руку прежде, чем тот успел исчезнуть в магическом переносе:

– Можно мне с тобой?

Герберт устремил на неё взгляд, ясно выражавший его точку зрения на этот счёт.

– О, теперь тебя интересует моё мнение, – проговорил он ядовито. – Надо же.

Тряхнул рукой, пытаясь выпутаться из цепкой хватки её пальцев, но Ева вцепилась в него так, будто висела над пропастью.

Эльен поймёт, что ею движет. И не обидится. Может, так было бы проще: дать Герберту перекипеть, как предпочитала перекипеть вне дома сама Ева, бродя по вечерним улицам. Да только за время, пока она будет возвращаться в замок конным ходом, он вполне может напридумывать себе такого, что к моменту их следующей встречи кипеть окажется нечему.

Если захочет сорваться, пусть лучше срывается при ней – предоставив возможность сразу объясниться и оправдаться, склеить расползающиеся трещины, пока их хрупкая связь не развалилась на куски.

Осознав, что вырываться бесполезно, Герберт рывком прижал её к себе. Земля ушла из-под ног; потом Ева чуть не упала, пытаясь обрести равновесие в заново соткавшемся пространстве, – некромант отпустил её сразу, как только они переместились к воротам.

По дороге к замку он зашагал так же стремительно, как до того пробирался по заснеженной пустоши.

– Прости, – нагнав его, сказала Ева. – Но я знала, что ты придёшь. И готова была позвать тебя… в любой момент. Если бы дело стало плохо. Или дошло до заключения договора.

Подошвы сапог некроманта отбивали глухой стремительный ритм по камню под снегом.

– Ну признайся, ты не верил, что всё можно решить так! Ты же и слышать об этом не хотел! Вот я и подумала…

Он развернулся на каблуках столь стремительно, что она едва не ткнулась в него носом. И вцепился в её плечи – сквозь куртку и плащ – так, что наверняка причинил бы боль, если б Ева могла её чувствовать.

– Мне снова отдать приказ? Чтобы ты безвылазно сидела в четырёх стенах?

Некромант не кричал, но этот тихий, почти шелестящий голос был страшнее крика.

– Герберт…

– Ты могла просто сказать мне? Пойти туда со мной?

– Я пыталась. Ты отказывался слушать. Вот и взяла пример с тебя. Ты ведь так любишь решать что-то один.

– Тебя могли испепелить. Сожрать. Разорвать на кусочки. Так, что даже я не смог бы ничего сделать. Ты способна иногда – хоть иногда – думать о последствиях того, что творишь?

– Но всё ведь получилось. – Ева попыталась улыбнуться, ещё надеясь обернуть всё шуткой. – Если б не получилось, нашли бы Мираклу другую Избранную. Подумаешь.

– А мне – другую тебя?

Ева просто смотрела в его лицо, выбеленное бешенством, – в сгущающихся сумерках его глаза казались пугающе тёмными. Не понимая, как реагировать на вопрос, который мог вырваться у него лишь из-за крайней степени гнева. И пока она лихорадочно обдумывала новую шутку в качестве ответа, Герберт уже разжал пальцы.

– Пожалуйста, в следующий раз, когда вздумаешь совершить нечто самоубийственное, вспомни, что твоя гибель подведёт слишком многих. – Шепчущая вьюга в голосе уступила место сдержанности, стеной скрывшей все другие эмоции. – Ты могла изложить мне свой план действий. Если действительно продумала его. Если нашла достаточно доводов в его пользу, чтобы быть в нём уверенной. Я бы прислушался.

– Я пробовала, ты не…

– Я прислушался бы к разумным доводам и аргументированному предложению. Не к наивным, ничем не подкреплённым идеям. Ты предпочла ограничиться последними. Решила, что так будет проще. – В словах не было ни обиды, ни гнева – просто слова, каждое из которых камнем падало на её совесть. – Мне казалось, ты уже поняла, что со мной можно нормально говорить. Мне казалось, мы решили быть друг с другом откровенными. Видимо, я ошибся.

Ева слушала молча. Пыталась справиться со стыдом, нахлынувшим острее прежнего: не потому, что она пошла на риск, в итоге оправдавшийся, – потому, что действительно предпочла простоту молчания трудностям убеждения. Поступила так же, как поступала, когда их связывали только рубин в её груди и общее дело.

Когда Гербеуэрт тир Рейоль ещё не мог позволить себе такую роскошь, как старательно взращенное ею же доверие.