Opus 2

– О последнем подробнее, если можно, – пропела Навиния: высокая, гибкая, в облегающем солнечном шёлке, с водопадом чёрных волос, прижатых к голове серебряной сеткой. – Я слышала, вы владеете огненным клинком – как и я. Хотела бы услышать захватывающую повесть о том, как одно из опаснейших созданий нашего мира удалось одолеть кому-то, кто с детства не упражняется в боевой магии и владении мечом.

Вокруг сама собой образовалась почтительная пустота. Кажется, другие гости с интересом наблюдали за беседой, но встретиться с ними глазами было невозможно – взгляды придворных были осторожными, как лесные зверьки, прячущиеся при малейшем признаке опасности. Ева подумала, что их компания должна фантастически смотреться со стороны: дроу, эльф, колдун, королева и три попаданки, одна из которых – зомби с демоном в светлой головке.

Даже жаль, что о последних пунктах никто не подозревает.

– Это очень долгая история. Боюсь, здесь слишком шумно, чтобы я могла рассказать её до конца, не сорвав голос.

– И правда, Вини. – В том, как Альянэл коснулся плеча Повелительницы людей, сквозило нечто почти интимное. – Полагаю, у вас будет возможность побеседовать с лиореттой в более благоприятной обстановке.

Перед балом Повелитель дроу скинул королевскую мантию, зато простой венец, в котором Ева видела его днём, сменил другой: изящное переплетение шипов и серебряных ветвей, держащее крупный аметист, подарок Миракла. Впрочем, Ева ещё на аудиенции думала, что дроу не требовались символы королевской власти, чтобы выглядеть королём. Альянэл из рода Бллойвуг держался, как держится тот, кто властен и не сомневается в этой власти; он выглядел старше Миракла – не столько лицом, прекрасным в своей нечеловеческой неправильности, сколько тем, что в этом лице читалось. За насмешливым взглядом, обращённым на Еву, за вкрадчивой тигриной угрозой, читавшейся в каждом его движении, она видела того, кто испытал в жизни очень многое, и большей частью из этого была боль.

Возможно, всё это Еве лишь казалось. В конце концов, она не назвала бы себя знатоком человеческой натуры. Но она слишком недавно общалась с тем, кто за насмешкой и повадками утончённого хищника прятал искалеченную судьбу.

Это напомнило ей, зачем она на самом деле здесь. До сих пор.

– Рада, что вам понравился подарок, – сказала Ева, наблюдая, как в гранях аметиста пляшут белые блики. Это помогало отвлечься от инсинуаций колдуна: она чувствовала его взгляд на своём лице. – Мне говорили, что Дети Солнца и Дети Луны неравнодушны к музыке. Скажите, это правда?

По тому, как Альянэл выгнул изломанную белую бровь, Ева поняла, что вопрос застал дроу врасплох. Немудрено – лишь для неё самой он органично вытекал из предыдущего высказывания.

На одном из уроков с Эльеном Ева долго расспрашивала призрака о сказочных народах, силясь понять, насколько реальность отличается от фэнтезийных представлений. Она не преминула спросить и то, действительно ли пение эльфов завораживает смертных. В ответ услышала, что особые эльфийские песнопения и правда могут заворожить, но куда больше Дети Солнца и Дети Луны любят другие песни, – и поют их исключительно для своего удовольствия.

Тогда это показалось ей забавным. Не более.

Три дня назад воспоминание обернулось маячком, подмигнувшим, чтобы указать Еве верный путь.

– Мы более музыкальны, чем люди, пожалуй, – подтвердил Дэнимон, когда Повелитель дроу промедлил с ответом. – Мы любим петь. Любим слушать звуки пения.

– А просто музыку?

– Любая музыка – песня, – наконец произнёс Альянэл, – но струны поют её без слов.

Ева могла бы сказать то же.

– Тогда, если разрешите, я вас оставлю. – Её ладони мягко выскользнули из пальцев Кристы. – И даже если не разрешите.

– Острая аллергия на любовь к музыке?

В вопросе Снежаны вновь прозвучали отзвуки тролльего смешка, но в этот раз Ева встретила взгляд Белой Ведьмы спокойно.

– Я сама музыкант, – сказала она, прежде чем отвернуться. – И у меня есть для вас свой подарок.

– Серьёзно? Сбежать из компании прежде, чем они по-настоящему покажут зубки? Да ладно, ты правда хочешь упустить такое…

Кислый голосок Мэта Ева заглушила коротким, очень решительным «сгинь».

Она почти не помнила, как дошла до кабинета. Ей даже показалось, что двери распахнулись сами собой: Ева просто не заметила лакеев, беспрепятственно впустивших внутрь будущую королеву. Когда она вернулась в зал, неся в руке расчехленного Дерозе, кажется, кто-то посмотрел на неё недоумённо. Может, и нет – она направилась к помосту для музыкантов, не глядя ни на кого, точно так, как выходила на сцену.

Финальный такт очередного танца растворился в шелесте реверансов и поклонов, аплодисментах и гомоне слов. Опустив смычок (древко изгибалось высокой дугой, как у лука, на старый земной манер), пожилой скрипач-концертмейстер встретил Евин взгляд и встал, отложив семиструнную скрипку, чтобы выволочь в центр помоста заранее приготовленный стул.

Шагнув на возвышение, Ева развернулась к залу, по которому недоумёнными волнами расходилась тишина.