Opus 2

– Стало быть, ты просишь дать тебе свободу, – без обиняков сказал Кейлус, когда они остались одни, первым возвращаясь к прерванному разговору.

Ева протянула руки к огню: она знала, что не может мёрзнуть, но ей почему-то было холодно. Должно быть, снова шалости гипоксии и отмирающих ней – ронов.

Осознание наступающей смерти, настоящей смерти, прошило страхом, какого она не чувствовала никогда. Даже в замке Гертруды. Даже в разбитой машине. Там ей оставили лишь несколько секунд, прежде чем удар при столкновении позволил ей милосердно отключиться. Сейчас у неё было достаточно времени, чтобы она успела в полной мере ощутить ледяное дыхание подкрадывающегося небытия.

Умирать ей очень, очень не хотелось.

– Я не знаю, зачем вам корона, но, чтобы её получить, вы должны обручиться с девушкой, воплотившей пророчество. – Ева заговорила так рассудительно, как позволил ей ужас, всепоглощающим сизым туманом клубившийся в душе. – Я не смогу воплотить его с браслетом на руке. И упокоенной – тем более.

– Но сможешь, если согласишься помогать мне. И действовать во имя моих интересов.

– Каких интересов? Сделать вас королём? – она наблюдала, как Кейлус подливает в бокал местное игристое вино. – Я знаю, кто должен взойти на трон на самом деле. То, что вы гений музыки, не делает вас гением в играх престолов.

– Благодарю за лесть, но этим меня не подкупить.

– Это не лесть. И король из вас выйдет плохой.

– Из Уэрти вряд ли лучше. Он учёный, не правитель. – Глоток Кейлус сделал словно бы в раздумьях. – Хотя дела в Шейнских землях идут неплохо, вынужден признать.

– Это опасные игры, лиэр Кейлус. И ставка в них – жизнь. Не только ваша. – Ева удержалась от опрометчивого выпада насчёт кое-каких его фатальных заблуждений. – Откажитесь от того, что хотите сделать. Если не ради меня, ради себя… И того, кого любите.

– Я оставил Тиму инструкции на случай моей смерти. Он передаст их другим, – ответ был восхитительно небрежным. – Даже если со мной что-то случится, моим слугам недолго осталось прятаться. Кто сбросит режим Айрес – ты, Уэрти или Мирк, – уже не суть важно.

– Тим любит вас. Что будет с ним, если вы умрёте?

Подняв бокал на уровень глаз, Кейлус посмотрел на неё поверх хрустальной грани:

– А ты, стало быть, внезапно прониклась пламенным участием к моей и его судьбе. И вовсе не пытаешься манипулировать мной в собственных интересах.

Этот взгляд смеялся над ней злым сарказмом, но Ева не потупилась. Сейчас она не имела права на слабость.

Ни на неё, ни на экивоки.

– А если мне правда не всё равно, что с вами будет? С вами и с музыкой, которую вы больше никогда не напишете?

Ответом ей послужил шуршащий треск огня, и долгое молчание, которым её наградили, подтвердило: этого Кейлус не ждал.

Впрочем, после вчерашнего её признания поверить в это едва ли было трудно.

– Зачем вам нужен трон?

Отвернувшись, он пренебрежительно дёрнул плечом:

– Я хочу власти.

– Нет. Ваша сестра хочет власти. Вам нужно что-то другое. Что?

Он смотрел в огонь, пока отражённое пламя битыми всплесками волновалось на резном хрустале. Поднёс прозрачную грань ко рту, погладив губы.

– Наверное, я просто хочу победить их, – слова звучали так, словно Кейлус Тибель говорил их больше для себя, чем для неё. – Получить то, чему они придают столько значения… Отнять то, чего они так жаждут. Чего иные из них заслуживают, пожалуй.

Глядя на его профиль, высвеченный приглушённым светом кристаллов, позолоченный огнём, Ева снова вспомнила Герберта: венценосного сноба, под заносчивостью которого скрывался искалеченный недолюбленный ребёнок.

Воспоминание это помогло ей наконец-то сформулировать правильный вопрос – и подступить к повороту, последние дни ускользавшему у неё из-под ног:

– Что вам сделала ваша семья, что вы так на неё обозлились?

Шёпот пламени, коловший слух в отсутствие слов, звучал так долго, что Ева почти перестала ждать ответ.

– Ты могла бы назвать самый счастливый год в своей жизни?

Встречный вопрос вынудил её в свою очередь задуматься:

– В моей лет было пока не так много.

– И счастливыми, полагаю, их не назовёшь? – Кейлус усмехнулся удивлению, которое Ева не сумела скрыть: она всё ещё не до конца привыкла к такой прозорливости своего тюремщика. Смешно, что тот же самый человек выказывал восхитительную слепоту по отношению к собственным племянникам… Впрочем, ненависть слепит быстрей и надёжнее солнца. – Счастливые дети редко обладают подобной проницательностью, и подобным пониманием – тоже. Забавно: несчастья, случившиеся с тобой, либо прививают завидное понимание чужой боли, либо начисто лишают этой способности. Даже не знаю, сочувствовать тебе или нет, ибо ты явно пошла не по второму пути.

Это прозвучало почти безучастно – и всё же не скрыло таившегося за словами сожаления.

О ней или о самом себе, не понять.

– А вы знаете? – спросила Ева то, что не могла не спросить. – Самый счастливый год?

Она думала, он снова не ответит.

Она ошибалась.