Opus Dei. Археология службы

Парадокс самопринуждения, делающий необходимым решающее введение понятия воли, состоит в том, что оно должно иметь объективную форму принуждения и в то же время субъективную форму побуждения (Triebfeder): «Но так как человек есть свободное (моральное) существо, то понятие долга не может содержать никакого иного принуждения, кроме самопринуждения (посредством одного лишь представления о законе), если мы обращаем внимание на внутреннее определение воли (побуждение), ибо только так становится возможным соединять принуждение [Nöthigung] (если бы оно было внешним) со свободой произволения, но в таком случае понятие долга будет этическим понятием» (там же, с. 23–25, перевод слегка изменен). В Критике этический долг («долг добродетели») определяется как такой долг, который благодаря уважению предстает одновременно и как побуждение: «Следовательно, понятие долга объективно требует в поступке соответствия с законом, а в максиме поступка, субъективно – уважения к закону как единственного способа определения воли этим законом» (Кант 1, с. 493). Однако именно поэтому Кант – чтобы определить monstrum [238]долга, который также является побуждением, и воли, которая свободно позволяет определять себя законом – вынужден парадоксальным образом сопрягать модальные глаголы друг с другом: человек «должен считать себя способным… мочь [können] делать то, о чем закон безусловно приказывает, что он должен делать это [dass er thun soll]» (Кант 3, с. 25). Этический долг – это «мочь то, что должен». В Основоположении это парадоксальное сопряжение достигает своей предельной формулировки: если все императивы, как юридические, так и моральные, являются выражением долга (Sollen), то подлинно этическим будет тот долг, который будет иметь форму «дóлжно мочь волить [man muss wollen können]»: «Дóлжно мочь волить, чтобы максима нашего действия стала всеобщим законом: таков канон морального суждения вообще» (Кант 1, с. 153, перевод изменен). Глагол «мочь», выражающий возможность действия, некую способность сделать, противоречивым образом подчинен «долгу» и имеет своим объектом не делание, но «воление»: и именно этим вакуумом, непостижимым переплетением модальных категорий, и определяется парадигма приказа морального закона. Связанные воедино в этой формуле, модальные глаголы обоюдно поддерживают и аннулируют друг друга. Когда мы думаем о центральной роли понятия воли у Канта, следует не забывать, что в его основе лежит это парадоксальное переплетение.

17. Пытаясь в Критике придать эмоциональное содержание этому пустому чувству (которое, можно сказать, состоит только в устранении всех эмоциональных содержаний и всех склонностей), Кант не находит ничего, кроме того «лишь негативного эффекта» (Кант 1, с. 485), каким является унижение [Demütigung]: «…Воздействием [Wirkung] этого закона на чувство является только смирение, и мы хотя и усматриваем его a priori, но познать в нем можем не силу чистого практического закона как побуждения, а только противодействие побуждениям чувственности» (там же, с. 485–487, перевод изменен). Таким образом, уважение является чувством подчинения приказу – чисто негативным и самим по себе лишенным какого-либо удовольствия: «Следовательно, как подчинение закону, то есть как приказ (извещающий чувственно аффицированного субъекта о принуждении), оно [это чувство] содержит в себе не удовольствие, а, скорее, недовольство поступком» (там же, с. 493, перевод изменен). Это значит, что уважение является нулевой степенью чувства или же это такое чувство (такое неудовольствие), что остается, когда все естественные склонности и все «патологические» (то есть пассивные) чувства исключены из побудительных мотивов действия.

В этой точке Кант может соединить уважение (Achtung) и долг (Pflicht) друг с другом. Фактически «долгом» и называется действие, совершенное исключительно из уважения к закону: «Сознание свободного подчинения воли закону, связанного, однако, с неизбежным принуждением по отношению ко всем склонностям, но лишь со стороны собственного разума, и есть уважение к закону. … Действие, объективно практическое в силу того, что оно совершается согласно этому закону и исключает определяющие основания склонностей, называется долгом, который именно ввиду этого исключения содержит в своем понятии практическое принуждение, то есть определение к поступкам, как бы неохотно они ни совершались» (там же, с. 491, перевод слегка изменен).