Опустошитель

больше простора. Мало кто остается девственницей после

брачной ночи, это открыло мне новые горизонты.

Муж. Я люблю тебя, и ты это знаешь.

Альбертина. К чему это? Я не могу их терпеть. Особенно,

когда они нарушают собственные правила. Если большой на-

чальник слюнявит мне щеку, пусть его жена подает мясо с

гарниром… я так устала. Жаль, что ты не можешь этого понять.

Муж. Ты ничего не делала.

Альбертина. Я же сказала, что мне жаль. Ты не можешь

этого понять. Мне хочется смотреть в небо, и чтобы плыли

облака, а потом началась гроза. Пусть будут молнии. Я хочу

никуда не двигаться, и чтобы мое тело не испытывало холода;

я хочу наблюдать за своим телом издалека. Но я не хочу быть

здесь. Никогда не хотела ничего подобного. Эти диалоги напи-

саны плохим драматургом, пьеса о жизни праведных бюргеров

с трикстером в исполнении Альбертины. Я не могу выдохнуть…

который год не могу, и который год ты не можешь этого по-

нять. *но при этом она знает, что диалоги эти и не могут вы-

страиваться иначе, что реакции предсказуемы, и столь же кар-

тонны, пусть и исполнены более пафосно, под Шопена, с орга-

ном и струнными. Она пишет книги, о да. И все спросят какие.

О проститутках, господа. Смущение. Пауза. Большой босс

43

Илья Данишевский

трактует намеком. Но никаких движений и перемен. Альберти-

не привычнее редуцировать лишнее*

Муж. Я принимаю это.

Альбертина. Давай помолчим.

Муж. Я тебя люблю Я хочу, чтобы ты помнила об этом.

Альбертина. Зачем?

Муж. Потому что это меняет все.

Альбертина. Это ничего не меняет. Это просто твои чувст-

ва. А моя невозможность — это мои чувства. Но ты почему-то

считаешь, что твои должны как-то влиять на мои. Но ты бес-

помощен в этом. Ты просто обожаешь себя за эту любовь, и

считаешь, что все должно быть по ее воле, но любовь не имеет

значение в этом случае…

Муж. Она всегда имеет значение.

Альбертина. Кроме подобного. Иногда она досаждает мне;

то, как ты трясешься над ее наличием, ты боишься потерять

любовь больше, чем меня. Но это тоже неважно. Она досаждает

мне своей неважностью в моем вопросе и тем, что ты этого не

понимаешь.

Муж. Но…

Альбертина. Если твоя любовь так хороша, почему ты не

спасешь меня?

Муж. Я пытаюсь…

Альбертина. Давай помолчим.

Муж. Нет…

Альбертина. С меня хватит!

Она встает из-за стола, смотрит в глаза мужу, сказать ей

нечего, сколько лет можно говорить о чем-то, что не имеет

значения? Нет никаких эмоций от таких бесед, и нет никаких

следствий, их не может быть. Их придумывают женщины, пи-

шущие сентиментальные романы. Этих женщин кусают за по-

ловые губы, и они выдумывают иные плоскости. Но на самом

деле разговор не имеет значения. Случается такое, что и лю-

бовь не имеет значения. И что первый раз у Альбертины был в

задницу. Все это лишнее. Это просто шум в ее воздухе. Она

идет к выходу… пусть он скажет, что у нее болит голова, ведь

все знают про мигрени Альбертины, про ее своенравный харак-

тер, но никто не знает про лживость ее колкости: сентенции

всегда рождены пустым сердцем. Софизм — хорошая и пра-

44

Нежность к мертвым

вильна форма беседы, но Альбертине не нужен диалог, поэтому

она отрицает даже эту идеальную его форму.

Муж. А ты любишь меня? Хоть немного.

Альбертина. Это ничего не меняет, но почему бы и нет?

Женщина. А вот и гарнир! Альбертина!

Альбертина. Вы должны меня понять, как женщина жен-

щину. Очень сильные боли. Лучше в ванну, и накрыться одея-

лом.

Женщина. О, конечно.

Дни цветущих пионов. Альбертина знает тысячу наречий,

язык каждого жителя города. Миллионы бессмысленных волн

текут от нее к их ушам, она всегда на гребне их понимания.

На улице Альбертина сгибается в пояснице от приступа

удушья. Это называется пониманием вины. Но ничего уже

нельзя сделать, ведь больные не могут предотвратить проявле-

ние своих болезней; Альбертина в чувстве вины, чувстве уду-

шья, чувстве минутного раскаяния, которое вскоре пройдет, и

наступит длинная менопауза холода. Вокруг будет город, все

такой же нестройный, как тонзура в окружении кладбища,

выбритая пустота, призванная обеспечить удобство; в городе

живут люди, прячущиеся от правды и желающие скоротать

свое время внутри выбритого полиса, а потом спрятаться в

густом кладбищенском лесу, люди так мечтают, чтобы ничто не

тревожило их ожидание смерти; вокруг в серости и никчемно-

сти растут из земли социальные институты и религиозные

дискуссии, интеллектуальные умы скручиваются и вращают

телами, как аскариды, их накаченные знанием мускулы ощу-

щают свое могущество; под городом, как кровь, темная и неяс-

ная мякоть человеческой природы дает и будет давать о себе

знать кровавыми цунами, чудовищными похищениями младен-

цев, женоубийством и прочими глупостями; завтра и послезав-

тра город будет таким же, как и сегодня, украшенный новыми

гирляндами и проталкивающим сквозь свои улицы новых лю-