Опыт биографии. Невиновные

Странное это было ощущение знакомства с отцом спустя двадцать лет после его гибели. Через несколько лет я читал эти книги еще раз, когда в академическом издательстве переиздавали «Марата», а потом «Дантона», читал по-другому, а потому сейчас мне уже трудно восстановить то первое прочтение. Но как в автобиографиях и заявлениях, писанных его рукой, в пометках, обнаруженных на случайно сохранившихся книжках из нашей третьедомской библиотеки, так и здесь, на пахнущих хранилищем страницах, я искал и находил черты живые: темперамент, молодость, попытку что-то в себе защитить, нарочито закрывая глаза на мешающую конструкции истину, революционную бесшабашность при уже профессиональном стремлении к скрупулезности и добросовестности анализа — попытку скрыть собственную растерянность за железной схемой вульгарного панибратства с историей.

Тогда для меня эти книги были живыми. И в опубликованной «Новым миром» рецензии мне удалось написать о самом дорогом мне ощущении живой книги, о своеобразном смешении времени — сложном и одновременно тревожащем: время действия — конец XVIII века, Париж, жесточайшая борьба и грандиозные характеры; время написания книги — начало наших тридцатых годов, которое чувствуется за каждой вольной или невольной ассоциацией автора, отбором фактов, даже в стилистике; свой собственный (автора) опыт Октября и Гражданской войны — к нему автор обращался иногда прямо, иногда в столь же откровенном подтексте; и наконец время переиздания «Дантона» — спустя тридцать два года после первой публикации и гибели автора, когда собственный опыт читателя совершенно естественно накладывался на содержание книги. Все это и позволило мне, не специалисту-историку, писал я, предложить журналу рецензию на книгу моего отца, позволило несколько торжественно, быть может, сказать о судьбе этой книги, начавшейся так счастливо (опубликованный впервые в 1934 году, «Дантон» был дважды переиздан в течение двух лет, а потом изъят из библиотек).

Впрочем, мне важно было не только выполнить долг, момент личный (хотя самым главным для меня в этой рецензии было непонятно каким образом пропущенное главлитом краткое примечание: «полностью подготовленная к печати рукопись второго тома „Марата“ — итог десяти лет работы историка — была изъята в 1937 году и уничтожена»), но современное прочтение «Дантона» совершенно в духе тогдашнего «Нового мира».

И цитаты из самого Дантона и круга его чтения. Из Мирабо: правящие классы «будут думать до самой катастрофы, что народ можно всегда морить голодом»; из Дидро: «Если законы добрые или худые не соблюдаются — общество тогда в особенно дурном состоянии»; из Сен-Жюста — то, что следователь цитировал отцу во внутренней тюрьме: «Они хотят сломать эшафоты, потому что боятся, что им самим придется взойти на них»; из самого Дантона: «Отложите всякие разговоры о морали и философии до того момента, когда народ настолько просветится, что сможет в достаточной мере уразуметь истинную ценность религиозных верований», «Никогда троны не рушились без того, чтобы под их обломками не было погребено несколько мирных граждан».