Опыт биографии. Невиновные

Телефон надрывался уже несколько минут, а я все никак не могла проснуться. С годами не так часто удается видеть сны, которые тебя не отпускают. На этот раз мне снился мужчина, очень похожий на одного из тех, в кого я была безответно влюблена в юности. Он что-то страстно шептал мне на ухо, и поэтому мне так не хотелось просыпаться и возвращаться к домашним хлопотам, вспоминать о неоплаченных телефонных и квартирных счетах. О проблемах с армейским призывом у среднего сына, о том, что старший сын наверняка попросит посидеть с внучкой, а дочка-школьница будет клянчить, чтобы я взяла ей репетитора по английскому, потому что она не может запомнить спряжение глаголов. Не хотелось думать о том, как в очередной раз уговорить главного редактора опубликовать статью о деле никому не известного студента, которому подбросили наркотики и даже известному адвокату не удается добиться для него оправдательного приговора. В редакции уже косо смотрели на меня: я в третий раз предлагала опубликовать заметку о деле этого парня. «Неужели больше не о чем писатъ?» — удивлялся редактор отдела общества.

Звонок вернул меня к реальности.

— Они распускают присяжных. И меняют судью. Случилось самое страшное. То, чего мы боялись, — взволнованно сообщила Аня на другом конце провода.

Я с трудом узнавала подругу: куда девались ее привычная неторопливость и рассудительность? Мне послышалось в ее голосе что-то пронзительное. Я поняла, что обязательно нужно проснуться.

— Ты должна нам помочь. В двенадцать часов жду тебя на нашем обычном месте, — прокричала Аня, и связь прервалась.

Наверняка случилось нечто из ряда вон выходящее, если Аня решилась позвонить мне в такой поздний час. Она хорошо знала о моей идиосинкразии к ночным звонкам.

«И все-таки странно, — подумала я. — Зачем будить меня среди ночи, чтобы назначить встречу на двенадцать часов дня?»

Вылезая из постели и стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящих детей и мужа, я попыталась понять, чем вызвано столь необычное для Ани поведение. За те полгода, что мы по-настоящему сдружились, я, кажется, уже научилась различать, когда знаменитая московская адвокатесса вдруг теряла самообладание и поддавалась панике. Это случалось, когда она сталкивалась с непреодолимыми обстоятельствами.

Трудно сказать, что нас сблизило. Ведь даже внешне мы совершенно не похожи. Аня — небольшого роста яркая брюнетка с манерами аристократки, и я — крупная высокая блондинка, вечно восторженная и улыбающаяся по поводу и без. Думаю, в пape мы производим странное впечатление. Впрочем, через две-три недели нашего знакомства выяснилось, что мы одинаково реагируем на происходящие события, любим одни и те же книги и даже предпочитаем мужчин одного типа.

Я сразу поняла, что Аня говорила о роспуске присяжных по делу ученого Алексея Летучего. Я немного писала об этом деле и собиралась отслеживать судебный процесс. Летучего Анна Сваровская защищала последние три года. Следствие вела ФСБ. Силы были неравны, и тем не менее за эти годы адвокату Сваровской удалось склонить на сторону своего подзащитного российское и западное общественное мнение. Но этого было явно недостаточно, чтобы выиграть столь безнадежное дело: «Летучий обвинялся в государственной измене в форме шпионажа в пользу то ли английской, то ли американской разведки. Принадлежность заморских разведчиков к конкретной западной спецслужбе не была до конца определена даже в обвинительном заключении. Может быть, эфэсбэшники не решились бы возбудить уголовное дело, если бы сам Алексей не рассказал им после задержания о своем знакомстве с иностранцами. Мне до сих пор трудно поверить, что Летучий был столь наивным, что, будучи доставлен в Р-кое УФСБ, три дня просто так беседовал с чекистами. ‹Просто так», то есть без предъявления обвинения, без адвоката. В эти три дня он не считался ни свидетелем, ни подозреваемым, ни обвиняемым. Как можно было остаться таким простодушным, прожив в этой стране почти сорок лет? Как можно было спокойно отвечать на вопросы чекистов, не ожидая подвоха?

Сегодня, через четыре года после ареста Летучего, стало очевидно, что после того, как он рассказал ФСБ о своих вполне «вегетарианских» контактах с иностранцами, его выбрали жертвой для показательного судебного процесса.

Я раньше ничего не слышала о нем и вообще не была знакома с учеными. Мои родители, у которых было много приятелей в научном мире, часто рассказывали, какими чудаками и простаками в обычной жизни бывают доктора наук, профессора и академики.