Опыт конкретной философии

первичная видимость не знает себя в качестве видимости, и именно это позволяет ей превратиться в мнение. Примеров тому множество. Возьмем мнения, касающиеся тех или иных народов, о которых, впрочем, каж­дый из нас знает ничтожно мало. «Англичане — лицемерны, русские — лживы». Вы тут же улавливаете здесь присутствие невысказанного: это я говорю вам, что англичане лицемерны и т. д. Если бы, когда нам случа­ется высказать подобного типа мнение, мы потрудились бы спросить себя, каково его, так сказать, золотовалютное обеспечение, то мы бы ужаснулись. Предположим, что у меня имеются две или три констата­ции, которые, будучи взяты в отдельности, конечно, требуют подтверж­дения. Не будем говорить, что я вывел из них определенное заключение. Все произошло, по сути дела, в плане чувства, впечатления. И именно в это мгновение происходит «превращение» впечатления в мнение. Мое мнение составлено, и оно будет укрепляться по мере того как я буду его высказывать, подобно тому как мускулы укрепляются в работе. Но сто­ило бы спросить, какую жизнь оно приобретет в будущем. Оно стремит­ся питать себя всем тем, что только способно его укрепить. Мы никогда не узнаем с достаточной ясностью, в какой степени можно говорить о ментальной биологии, особенно о биологии мнения. Мнение стремится вести себя как автономный организм, который принимает все, что спо­собно укрепить его, и отталкивает все, что может его ослабить.

Но здесь мы коснулись лишь внешней стороны проблемы, посколь­ку я начал ее анализ с абстракций, как если бы каждый субъект был изолирован и не имел ничего, кроме собственного опыта. Но, к сожа­лению, это не так. Каждый из нас погружен в стихию, и мнение может быть понято только по отношению к такому погружению. Если раз­мышление направить на признак мнения, то мы увидим, что он изме­нил свою природу. В реальности в подавляющем большинстве случа­ев это совсем не «я, кто утверждает, что...». Когда я, высказав какое-либо мнение, буду прижат к стенке, то в большинстве случаев я предпочту бегство и укроюсь за on («считается») и за слово «все». «Все знают, что англичане лицемерный народ». Здесь мы должны остано­виться, поскольку это очень важный момент. Следует опасаться, как бы мнение не стало основой иллюзии. Я отношусь как к своему к тому, что моим не является, но что я, не сознавая того, вобрал в себя. И, однако, реальность оказывается более сложной. Чем в большей степе­ни мнение представляется нам как оценка, тем более мы обнаружива­ем в нем неразрывную связь двух стихий, одну из которых я только что определил, а другую, совсем иного порядка, еще нужно определить.

В этот роковой год*, когда общество оказалось столь трагически разобщенным, невозможно себе представить, как можно не быть, до навязчивости, озадаченным многоликой тайной, скрывающейся в слове «мнение». Я недавно выступал перед аудиторией, состоящей исключительно из коммунистов или по крайней мере из людей, стре­мящихся к коммунизму. Я сумел не произнести ни одного слова, ко­торое столкнуло бы меня с аудиторией напрямую. Но я почувствовал

4'

99