Опыт конкретной философии

по отношению к слушателям как глубокую симпатию, так и одновре­менно абсолютную невозможность сойтись с ними во мнениях. Здесь мы имеем действительно нечто вроде нерасторжимого комплекса, кото­рый мы должны, однако, проанализировать как можно более тщатель­но. Я полагаю, что если мы попытаемся понять, что думает приверже­нец Народного фронта (естественно, искренний), то обнаружим у него острое осознание некоторых несправедливостей вместе с теми фунда­ментальными оценками, которые оно предполагает. Но это выходит за сферу мнения; эти несправедливости признаны, очевидны, даже если тот, кто их разоблачает, не является лично их жертвой, и, может быть, как раз особенно в этом случае. Любое утверждение типа «неприемле­мо, чтобы...», на мой взгляд, трансцендирует сферу мнения. Напротив, как только высказано суждение относительно тех, кто «действительно ответствен» за этот порядок вещей, все замечания, которые я высказал, с полной очевидностью вступают в силу. Действительно, что дает мне основание утверждать, что эта личность или такая-то организация от­ветственны за это? Здесь я довольствуюсь тем, что мне подсказывают. Речь идет о переходе от «я утверждаю, что» к «все знают», означающе­му здесь «моя газета утверждает», причем для меня остается невозмож­ным понять корни такого утверждения. Можно вообще сказать, что для обывателя «моя газета» есть нечто такое, что нельзя трансцендировать, подобно тому как для идеалиста невозможно трансцендировать «мое сознание». Мы не преувеличим, сказав, что с определенной точки зре­ния «мое сознание» — это «моя газета». И все же это было бы в какой-то степени незаконным упрощением — прежде всего потому, что мою га­зету выбрал я. Можно было бы многое сказать относительно значения и важности этого выбора, но необходимо, чтобы «моя газета» находилась в согласии с некоторым глухо звучащим запросом, который находит в ней свое удовлетворение и в силу этого одобряет ее утверждения. И по­добный запрос — наиболее существенное, не подлежащее упрощению в моем способе оценки. Но мы должны остерегаться недолжного упро­щения. Мы здесь имеем не один запрос или требование, а целый их пучок. Только строгое исследование сознания может привести нас к яс­ности в этом отношении. Действительно, мы должны исходить из самих себя, чтобы выявить и различить то, что может иметь значение для нас лично, и эмоциональное решение, принятое в пользу одних людей и против других. И здесь мы снова оказываемся в области изменчивого. На одном полюсе диапазона изменений мнение будет выражением же­лания или неприятия, или же комплексом, где они неразрывно слиты. На другом — мнение, напротив, будет своего рода самодостаточным идеальным требованием без учета интересов того эмпирического субъекта, который его высказывает. Важно, однако, то, что слишком ча­сто в этом случае вмешивается лицемерие, позволяющее мне на языке идеального и безличного требования выразить то, что на самом деле является не чем иным, как эгоистическим желанием, не осмеливающимся обнаружить себя при полном свете. Таким образом, нужно отдать себе

100

отчет в том, что мнение обретает свое место именно между этими двумя полюсами, в полумраке, благоприятном для миражей и фантомов. Дей­ствительно, каким образом можно говорить о мнении там, где желание обнаруживает себя открыто, где оно сбрасывает с себя маску? Однако там, где провозглашается самодостаточная ценность, мы находимся в сфере сверхмнения, в том, что я назвал бы гипердоксапъностъю.

Из этого следует, что если мы спросим себя о ценности какого-либо мнения, например политического, то предварительно возник­нет необходимость провести ряд различений.

Прежде всего, нужно будет спросить себя, каков состав или со­держание опыта, лежащего в основе мнения, понимая, впрочем, не­возможность установить какое-то уравнение или пропорцию между ними.

Затем нужно будет в совершенно ином плане придать любому мнению определенную экзистенциальную значимость, поскольку это мнение выражает, адекватно или нет, совокупность потребностей, от которых мы не можем абстрагироваться.

И наконец, элемент идеального и деперсонализированного тре­бования, различимый в составе мнения, требует отдельного рассмот­рения. Но нужно признать, что сосуществование в подоснове мне­ния столь различных, столь несоизмеримых факторов вынуждает нас отвергнуть его сущностную ирреальность. Способ связи между эти­ми различными факторами, осуществляемый сознанием, в действи­тельности всегда будет сомнительным.