Опыт конкретной философии

Я хотел бы особенно акцентировать слово «окончательный», ко­торым я только что воспользовался. Это слово заключает в себе пре­тензию остановить время. Что бы вы ни сказали, что бы ни произош­ло, мое убеждение непоколебимо. Стоило бы поразмыслить над чрезмерностью этой претензии, так как это действительно и в первую очередь претензия. Ведь в данном случае мы не ограничиваемся сло­вами: «С этой минуты я закрываю глаза или затыкаю уши». Это было бы решение, а не претензия. Нет, мы говорим: «Все, что произойдет, все, что будет сказано, не сможет изменить того, что я думаю». И тогда одно из двух: или я выражаю этим то, что я уже предвидел в деталях и отверг все возражения, которые мой собеседник или сами события смогут мне представить; или же я объявляю, что эти возражения, каки­ми бы они ни могли быть (это означает, что я их вовсе не предвидел и не изучил в деталях), не затронут мое убеждение.

104

Рассмотрим первую альтернативу. Она предполагает абсурдное утверждение. Как я могу быть уверенным в том, что я предвидел все возражения? Случаи, когда возможности вполне исчислимы, чрез­вычайно редки; такие случаи мы встречаем только в логике и в мате­матике; тем более когда я ссылаюсь на события, которые по опреде­лению невозможно предвидеть, эта исчислимость представляется немыслимой.

Поэтому перейдем ко второй альтернативе. Какими бы ни были возражения — я не стремлюсь их предвидеть во всех деталях, — я решил совершенно с ними не считаться. Из области претензии мы по­падаем в область решения. Но нет уверенности, что мы сможем в ней удержаться. Я решил совершенно с этим не считаться, сказал я, но выполнимо ли это в действительности? Разве не может какая-либо часть меня самого испытать определенные влияния, уступить определенно­му давлению, именно та, которая нелегко поддается власти контроля или господству, осуществляемому моей волей над целостностью мое­го «я»? В тот момент, когда я проповедую мое непоколебимое убежде­ние, согласие и гармония между различными сторонами моего «я» осуществляются в полной мере. Но, по совести, я не могу утверждать, что это согласие продержится длительное время, я не могу сказать, каковы будут мои чувства завтра. Но что же в таком случае? Если я полностью осознаю эти возможности, эти опасности, эти трудности, то должен буду сказать следующее: или мое убеждение непоколеби­мо — не считая изменений в тех сторонах моего «я», за которые я, по правде говоря, не могу отвечать, поскольку они находятся в непосред­ственном контакте с событиями, а это равноценно высказыванию, что мое убеждение не является непоколебимым, что я, если говорить чес­тно, не могу его расценить подобным образом: или же мое убеждение непоколебимо, какими бы ни были изменения, которые могли бы про­изойти в не подчиняющихся до конца моему внутреннему контролю сторонах моего «я». Я раз и навсегда решил, что эти противоречия, если они возникают, не будут иметь никакого влияния на мое убежде­ние. Но законность или обоснованность этой позиции чрезвычайно сомнительны. Конечно, если будет поставлен вопрос о моих последу­ющих действиях, я смогу сказать: что бы ни произошло, я буду дей­ствовать, как если бы... Но зона убеждения расположена в промежут­ке между зоной чувства и действия; очевидно, что между ними нет и не может быть точной границы. Нужно иметь в виду, что в тот момент, когда я провозглашаю свое убеждение, пользуясь установившимся в настоящее время согласием во мне самом, я не могу реально предста­вить себе другое чувство, точнее говоря, раздрай, который завтра ов­ладеет мною. Я о нем имею только очень абстрактное представление, которым могу лишь жонглировать. Вот и все.

Наше размышление приводит нас к мысли, что наложение печа­ти окончательности или непоколебимости на высказывание утвер­ждения всегда предполагает некую претензию, в основе которой мож­

105

но усмотреть или существующую в данный момент иллюзию, или согласие на внутреннюю ложь. Все, что я вправе сказать, сводится к следующему: имея в виду сочетание существующих в данный мо­мент моих внутренних расположенностей и совокупность известных мне актуальных событий, я склонен думать, что... Впрочем, я дол­жен остерегаться утверждать неизменность этого сочетания, в соот­ветствии с которым формируется убеждение, понимая тем самым, что оно может быть пересмотрено.

Я не сомневаюсь, что этот релятивизм может показаться многим очень холодным и чрезмерно осторожным или боязливым и, следо­вательно, неспособным придать нашей жизни тот тонус, тот размах, ту динамическую значимость, которые мы так ценим. «Что станет тогда с верой?» — спросят в этом случае. Она тоже в свою очередь будет заражена релятивизмом? Я не думаю этого, но здесь надо быть предельно осторожным.

* * *