Опыт переложения на русский язык священных книг Ветхого Завета проф. П. А. Юнгерова (с греческого текста LXX)

И не ходили по ней величавые[947], и не проходил по ней лев.

На неразсекаемый[948] камень протягивает он руку свою, раскапывает до основания горы,

Берега рек разрывает, все драгоценное видит глаз мой[949],

Глубину рек открывает и показывает на свет богатство свое[950].

Но где премудрость обретается? и где место знания?

Не знаетъ человек пути к ней и не обретается она в людях.

Бездна говорит: «нет у меня», и море говорит: «нет со мною».

Не дается сокровище[951] за нее и не отвешивается серебро за покупку ея. 16. Не сравнивается она с золотом Софирскимъ[952], ни с драгоценным ониксом и сапфиромъ[953].

Не уравняется с нею золото и кристалл, и не равноценны[954] с нею золотые сосуды.

Самое высокое[955] и бисеръ[956] не заслуживают упоминания, посему приобретай мудрость более, чем всякую драгоценность[957].

Не уравняется с нею топаз Эфиопский, чистымъ золотом она не оценивается[958].

Но откуда приобретается премудрость? и где место разума?

Утаилась она от всякаго человека и скрылась от птиц небесных.

Адъ[959] и смерть сказали: «слышали мы о славе ея».

Богъ хорошо узнал ея путь, Сам ведает место ея.

Ибо Самъ надзирает всю поднебесную, зная (и) что на земле, — все, что сотворил,

Весъ ветров и меру воде, когда сотворил (их).

Такъ Видящий[960] определилъ[961] и путь для громоносной молнии[962].

Тогда[963] Он увидел ее и поведал ее, установилъ[964] и изследовалъ[965],

И сказалъ человеку: вот благочестие есть премудрость, а удаление от зла есть ведение[966].

Глава 29

И еще Иов продолжал говорить в притчахъ[967]:

Кто устроит меня, как в месяцы[968] прежних дней, в которые меня Бог хранил,

Когда[969] светильник Его светил над головою моею и при свете его я ходил во тьме;

Когда я былъ почитаемъ[970] в жизни и Богъ посещал дом мой;

Когда я был весьма богатъ[971], а вокруг меня (были) отроки (мои)[972],

Когда пути мои обливались маслом коровьим, а горы мои источали молоко[973]?

Тогда я поутру выходил в город, на площади ставили седалище[974] мое.

Увидев меня, юноши скрывались, а все старцы становились.

Знатные переставали говорить, положивши перст на уста свои.

Слушающие ублажали меня и язык их прилипал к гортани.

Ибо ухо слышало и ублажало меня, глаз же, видя меня, уклонялся[975].

Ибо я спасал убогаго от руки сильнаго, и сироте, у котораго не было помощника, я помогал.

Благословение погибавшаго на меня приходило, а уста вдовицы прославляли меня.

Я облекался в правду, одевался правосудием, как мантиею[976].

Оком я был слепым, ногою — хромым.

Отцем я был для немощных, и тяжбу, которой я не знал, я изследовал внимательно[977].

Сокрушалъ я челюсти нарушителям правды[978] и изъ зубов их исторгал награбленное.

И я говорил: «достигну старческаго возраста, как ствол финика[979], много лет поживу.

Корень (мой)[980] открыт для воды, роса останется на ветвяхъ[981] моих.

Слава моя обновляется у меня, и лук мой в руке моей будет в движении[982]».

(Старейшины)[983] слушали меня со вниманием и молчали при моем совете.

К моему слову (ничего) не прибавляли, и радовались, когда я им говорил.

Какъ жаждущая земля ожидает дождя, так они моих слов (ожидали)[984].

Если улыбнусь им, они не верят, и светъ лица моего не меркъ[985].

Я избиралъ путь им и сидел (как) князь, и жил, как царь среди храбрыхъ[986], какъ утешитель печальных.

Глава 30

А ныне смеются надо мною младшие, ныне учат меня некоторые[987] из тех, отцов коих я уничижал, которых не считал наравне со псами при моих стадахъ[988].

И сила рукъ их к чему мне была-бы? у нихъ погибло достояние[989].