Измененная культура стала у нас барьером для возрождения гражданской солидарности, без которой не только невозможно вернуть справедливость в отношениях людях, но и не выбраться из нашей исторической ловушки. Соблазн «шопинга» так силен, что люди даже из западного среднего класса, воспитанного расчетливой буржуазией, «по уши попали в долги». Но социолог, говоря с нашей аудиторией, сомневается в том, что «если бы мы выучили этот урок, тогда одна из иллюзий общества потребителей бы исчезла».
Этих причин достаточно, положение очень тяжелое. Второе ограничение еще сложнее.
Второй тупик: наше общество и государство в обозримой перспективе не сможет создать в России суверенный дееспособный капитализм.
Главные причины известны, так как, что уже в начале XX в. Россия не смогла войти в клуб мирового капитализма: западный капитализм приобрел специфическую форму цитадели империализма. Он экспортировал капитал в зависимые страны и насаждал там анклавы своего капитализма. Одновременно в странах, которые не могли закрыться, Запад архаизировал остальное население и его уклады. В них устраивался «периферийный капитализм», который долго держал в состоянии слаборазвитости. Ни царская, ни советская Россия на это не пошли и не приняли капитализм (а СССР также помог ряду стран вырваться из периферийного капитализма).
Россия долго развивалась на основе советского строя, и векторы развития с капитализмом разошлись слишком далеко. Поэтому Россия за 1990-е гг. не смогла, а Запад и не собирался организовать конвергенцию. В результате взаимные отношения России и США ухудшились и стали хуже, чем отношения СССР и США. Это всем видно.
Это важный фактор для стратегических программ России с попытками войти в систему мирового капитализма. В какой же капитализм тянет Россию богатое меньшинство? Неразумно лезть в больной и кризисный западный капитализм и открывать ему все национальное достояние. И еще более странно лезть туда, куда их не пустят, а укажут место на краю периферийного архаичного капитализма.
В действительности, кризис индустриализма (и модерна) принципиально изменил и девальвировал понятия капитализм и социализм, да и само понятие формация стало слишком абстрактным. Большие культурные ареалы (прежде всего, цивилизации) уже в большой мере вырвались из удавок империализма. Китай и Индия, Иран и Бразилия по инерции классифицируют в терминах формаций, но более продуктивно представлять их как сложные самобытные целостности. И Россию после ее тридцатилетней эпопеи надо изучать как особый феномен.
Разумно не имитировать периферийный капитализм, а создавать наш свой общественный строй. У нас есть опыт СССР, и многие созданные тогда системы будут обновлены и развиты - в новых условиях и в новом обществе. У нас теперь есть опыт капитализма - и своего, и западного. Этот опыт дал нам важные уроки, и они нам помогут. Но придерживаться завершающего цикла «рыночной реформы», которая нас погрузила в кризис, неразумно.
Это осторожное предложение разобраться с образом и структурой с нашим нынешним строем и найти способ для переговоров и диалогов главных общностей с рациональными идеологиями.
И этой работы будет много.
Доктрина реформ предполагала высокую степень риска для всех систем страны. Для оценки и смягчения рисков надо было знать, как угрозы зарождались и развивались, по каким признакам их можно обнаружить и оценить, каков потенциал каждой из них, в каком месте реализуется опасность и что ей можно противопоставить.
В СССР это знание вырабатывали и систематизировали в основном две структуры - КГБ и наука. Они были методологически не вполне готовы для исследования угроз новых типов, но хотя бы распознавали угрозы актуальные. Обе эти структуры были переформатированы и ослаблены. Новые структуры, чтобы заменить прежние, не созданы. Необходимо провести анализ самой этой операции «разрушения структур предвидения». Без понимания этой операции процессы деградации не будут остановлены. Необходим структурно-функциональный анализ.
Любое решение предваряется таким анализом - глубоким или быстрым. Но любое целеполагание и проектирование действий требуют создания хотя бы грубого образа, который строится с помощью понятий этого анализа. На этой стадии и закладываются главные ошибки. Причиной ошибок часто бывает не дефицит информации и расчетов, а неверное представление о функции («зачем предпринимается данное действие?») и о структуре, которая предназначена для выполнения этой функции («что может и должна делать эта структура?»).
Ответить на вопросы «зачем?» и «что?» гораздо сложнее, чем это кажется в свете обыденного опыта. Часто эти вопросы перед собой и не ставят, а в вузах не всегда обучают способам их задать и потом на них ответить. Одна из причин - методологическая, смешиваются разные категории, образы проблемы и действий оказываются неадекватными.