Оранжевая смута

– Это Червона-Ненька, – громко произнес министр путей сообщения и связи. – Ты где, Пинзденик? Я умираю со скуки, хоть всякие мысли раздирают мою душу. Если меня уволят, возьмет ли меня президент на старую должность? Давай встретимся и выясним этот вопрос. Ресторан за мной. Денег до черта, а радости никакой. Если у тебя есть какие-то предложения, говори, я выслушаю и приму к сведению. Любая электричка все еще в моем распоряжении. Даже целый поезд могу оккупировать.

– Прикажи выделить поезд. Скоростной, комфортабельный. Уедем в горы к Балыге в Ужгород. У этого Балыги отличные девочки-венгерки, с цыганской кровью. Если лидер нации нам позвонит и скажет, что мы остаемся на старом месте, мы тут же примчимся, на том же поезде, он должен быть не только комфортабельным, но и скоростным.

Пока бывшие министры переговаривались и назначали свидание, министр юстиции Заварич-Дубарич и глава службы безопасности Турко-Чурко лили слезы в связи с утратой на вечные времена своих престижных должностей.

– Этот Вопиющенко вовсе не лидер нации. Лидер – Юлия, богиня моего сердца, – доказывал Турко-Чурко Заваричу-Дубаричу. – Он потому и поспешил убрать ее, что дрожал за свою шкуру и держится за свое президентское кресло. Он на фоне Юлии, яркой, самобытной женщины, прекрасного политика в образе Жанны д'Арк двадцать первого века, слишком бледно выглядит.

– Да я верю тебе, но нам от этого ни холодно, ни жарко, – доказывал Заварич-Дубарич, утирая слезы ладонью, поскольку не было платка.

– Мы еще покажем, кто мы такие.

– Покажем, – грозил кулаком Заварич-Дубарич.

35

Турко-Чурко не оставлял Юлию ни на минуту. Он руководствовался не только симпатией, но и порядочностью, не отвернулся от нее в трудную минуту в отличие от других министров, особенно таких, как Залупценко, Червона-Ненька, Пинзденик, Пустоменко и некоторых других, у кого были хоть малейшие шансы сохранить свои посты в новом правительстве.

Но Турко-Чурко, несмотря на дифирамбы, возможно, излишнюю опеку, быстро надоел Юлии: она терпела, сколько было сил, а потом, вся в слезах, сказала:

– Саша, прости. Я сейчас никого не могу видеть, в том числе и тебя. Ты уходи куда-нибудь в бункер, закрой дверь на ключ, опусти шторы, включи настольную лампу и при мягком зеленом свете сочиняй трагические куплеты о трагической судьбе несчастной дочери Украины Жанны д'Арк. Когда весь этот кошмар кончится, мы издадим твои куплеты миллионными тиражами. А пока прощай.

Турко-Чурко покорно удалился. Юлия сразу потеряла его из виду: она глядела в одну точку, но ничего не видела… кроме своего роскошного премьерского кресла, которое так неожиданно, так быстро и так безжалостно выскользнуло из-под нее. И теперь что ни делай, вернуть его никак невозможно.

«Это все они… Пердушенко, Бессмертно-Серый, возможно, Пинзденик, Кикинах, они заморочили голову Вопиющенко. Не может такого быть, чтобы он самостоятельно решился на такой шаг. Ведь он по существу предал меня, подло, гадко, нажал на горло слабой женщины. Он немного труслив, немного подловат, немного мстителен, злопамятен и невероятно тщеславен. Я должна сделать заявление о том, что я и мой блок вместе с ним, с его партией, что я на него не держу обид, что я ему по-прежнему предана, хотя он – порядочная дрянь. Я бы так никогда не поступила: самого верного человека не предала бы. А он предал меня, предал, предал. Какое он имел моральное право так поступить со мной, Юлией, украинской Жанной д'Арк?»

Юлии не с кем было поделиться своими крамольными мыслями. И хорошо, потому что она вечером того же дня уже думала иначе. Она видела его на белом коне в кольчуге: сквозь огонь и воду он мчался ей навстречу. И она протягивала ему руки и широко улыбалась. Затем снова злилась и даже плевала на его изображение, а потом ревела как белуга.

Нелегко примириться с такой потерей даже очень сильному мужчине, особенно если его ум не защищен ни одним философским постулатом, а что касается женщины, то ей легче потерять ногу или руку, чем премьерское кресло. Как бы мы ни осуждали хрупкую, довольно волевую, довольно энергичную и, бесспорно, миловидную женщину, мы не можем не посочувствовать ей, не пожалеть ее и не восхищаться ею, если она переживет этот тяжелый стресс и не попадет в больницу с нарушением психики.

Единственной маленькой отдушиной для нее было то, что вскоре после отставки ей предоставили телеэфир. Она сделала все, чтобы отоспаться и хорошо выглядеть. Готовить заранее выступление на телевидении не было необходимости, Юлия воспользовалась своим даром – раскованностью на публике, умением говорить, не останавливаясь, и способностью доказать, что правительство, возглавляемое ею, сделало больше для блага народа, чем все предыдущие правительства вместе взятые.