Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Как это нередко бывает у людей с открытым и прямодушным характером, ближайшим приятелем Корнева был его однокурсник Андрей Юровский — человек с совершенно иным, чем у него, складом ума и характера. Если Михаил, при всей своей вдумчивости был склонен поддаваться чужим влияниям и его убеждения являлись, так сказать, равнодействующей этих влияний, то Андрей относился даже к признанным авторитетам и к общепринятым мнениям с хмурым недоверием и скептицизмом. Если пользоваться современной классификацией типов человеческой психики по ее отношению к мнению большинства, то один из друзей был почти «конформистом», а другой — явно выраженным «антиконформистом». Юровский упрекал Корнева в стадности его чувств и политических верований. Того шокировал нигилизм приятеля, его способность поворачивать оборотной стороной самые блестящие идеи и медали всех лозунгов и деклараций. Друзья часто и до хрипоты спорили по вопросам текущей политики, философии, этики и многого другого, неизменно оставаясь каждый при своем мнении. Нередко они ссорились и неделями не разговаривали друг с другом, чтобы снова в какой-нибудь глухой аллее университетского сада или запершись в квартире у Корнева, снова сцепиться в незаконченном споре. Велись у них эти споры и вокруг недавно принятой Советским Союзом Конституции, сразу получившей название «Сталинской». По случаю этого принятия, объявленного всенародным праздником, в Юридическом, как и повсюду, состоялся торжественный митинг. Кого-кого, а уж советских юристов новый «Основной Закон» Союза ССР касался самым непосредственным образом, так как безмерно усиливал их права и повышал их роль в отправлении правосудия. Взять хотя бы то его положение, согласно которому ни один советский гражданин не может быть лишен свободы без санкции прокурора.

Корнева новая Конституция восхищала и радовала, Юровский же по ее поводу особого восторга не проявлял. В условиях авторитарного правления и отсутствия в стране организованной открытой оппозиции любая конституция остается не более чем красивой декларацией. Никто не может быть арестован без санкции прокурора — гласит Новый Основной Закон. Но следствие и суд по политическим делам ведутся тайно. Никто не знает, в какой мере при их проведении соблюдается законность и соблюдается ли она вообще? Если судить по общему впечатлению от того, что совершается сейчас в стране, то вряд ли. Подавляющее большинство арестованных НКВД людей просто исчезает бесследно, и часто даже ближайшие их родственники, жены, матери, отцы не могут их разыскать. Не замечают этого только такие как Корнев, которые глядя, не хотят видеть. И уж подавно, никто из схваченных «органами» не возвращается домой. Откуда у действий этих органов, при их нынешней массовости, такая сверхъестественная безошибочность? Юровский и Корнев хорошо знали большинство арестованных по их институту, особенно из числа студентов. Взять хотя бы бывшего парторга их курса. Он был родом из того же маленького городка, что и Юровский. Знакомы они были с детства. Честнейший парень, с юных лет находившийся на руководящей комсомольской работе, в двадцать лет уже принятый в Партию, до глупости, как и Корнев, преданный идее мировой революции. Представить его в качестве тайного «врага народа» Юровский попросту не мог. А вот поди ж ты, тоже канул в какое-то таинственное небытие…