Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Величайшее в своей жизни горе Корнев переживал тяжело, но стойко. В этом молодом человеке с несколько инфантильной внешностью жил Дон-Кихот по натуре, жаждущий не просто деятельности, а почти подвижничества. Мысль о жизненном благополучии, женитьбе, уюте почти никогда не приходила ему в голову. Содействовало этому и полное одиночество Корнева. У его покойной матери не было ни братьев, ни сестер. Отец же был родом из совсем другого края. Если какие-нибудь дальние родственники и остались, то они безнадежно затерялись или погибли в хаосе двух войн, революции, эпидемий и голодовок. Миша, впрочем, нисколько ими не интересовался. Его вера в особое назначение советского юриста возросла еще больше с торжественного общеинститутского собрания по поводу столетнего юбилея Юридического института. Точнее бывшего университета с его обязательным для прошлых времен юридическим факультетом. На этом собрании выступал с речью почетный гость института, член обкома партии Степняк. Его речь подкупала своей простотой, искренностью и неподдельной народностью. «Так вот, хлопцы и девчата! — сказал Степняк, обращаясь к будущим юристам, — хлеб, который вы едите сейчас, народ, у которого этого хлеба ой как негусто, дает вам в надежде, что вы его честно отработаете своей будущей службой. И не только как знающие законники, но и как люди, преданные делу строительства социализма. А для этого недостаточно быть просто исполнительным чиновником. Надо быть еще человеком, готовым постоять за социалистическую законность, даже если это потребует от него немалой смелости и отказа от собственного благополучия». То, что говорил бывший батрак, впоследствии знаменитый красный партизан, один из главных организаторов партизанского движения в тылу у Деникина, почти дословно совпадало с тем, что проповедовал, по свидетельству его дочери, дед Корнева. Только размытое понятие «правда-справедливость» было теперь заменено словами «социалистическая законность».

А предсказанная гениальным Сталиным классовая борьба в СССР все более разгоралась. В Москве прошли процессы главных партийных фракционеров, «скатившихся в болото», как выражались газетные передовые, прямой контрреволюции. Закончился закрытый суд Военной коллегии Верховного Суда над изменниками из главного штаба Красной Армии во главе с маршалом Тухачевским. Эти процессы ознаменовали начало новой, самой сокрушительной волны арестов за всю историю Советского государства, прокатившейся по всей стране. Задела эта волна и институт, в котором учился Корнев. Органами НКВД был арестован ректор этого института, несколько профессоров и преподавателей и довольно большая группа студентов, преимущественно старшекурсников. На первом партийном собрании, а Корнев был уже принят в кандидаты партии, специально явившийся на это собрание представитель местных органов НКВД сообщил присутствующим о главной контрреволюционной цели арестованной группировки. Этой целью оказалось тайное вредительство в области Права. Организация юристов-вредителей носила разветвленный всесоюзный характер и возглавлялась самим наркомом Юстиции — теперь, конечно, бывшим — Крыленко. Это был тот самый «прапорщик Крыленко», который в первые дни только что возникшей советской власти был самим Лениным назначен главкомом ее вооруженных сил. Но теперь он тоже скатился в болото контрреволюционной оппозиции и возглавил тайную организацию реакционных юристов. Их главной целью был срыв внедрения в практику следовательских советских органов положений новой юридической школы, возглавляемой генеральным прокурором СССР профессором Вышинским.

В Юридическом эти положения изучались старшекурсниками на специальных семинарах. На них разбирались также выступления Вышинского в качестве государственного обвинителя на процессах против главных руководителей внутренней контрреволюции. Его речи не только печатались в судебных отчетах по этим процессам, но и были изданы отдельным сборником.

В своих гневных филиппиках верховный прокурор Союза был беспощаден по отношению к подлым врагам советского государства и народа. Он почти неизменно требовал для них одной меры наказания — высшей. И, по-видимому, никогда не сомневался, что это требование будет судом принято. Так, заканчивая свое выступление на процессе бывших вождей правой оппозиции Бухарина, Рыкова, Чернова и других, государственный обвинитель сказал: «Их могилы порастут бурьяном и чертополохом. А мы, строители коммунизма, под знаменем Ленина, под предводительством Сталина будем продолжать свой путь в наше светлое будущее». Речи генерального прокурора, великого юриста и блестящего оратора, считались тогда непревзойденным образцом судебного красноречия и революционного пафоса.

Миша Корнев был человеком по натуре очень мягким. Но избранная им профессия обязывала его исходить в своих суждениях не из чувства сострадания к преступникам, а из интересов революционной борьбы. Поэтому он считал правомерными не только юридически, но и морально, самые суровые приговоры, выносимые советским судом врагам генеральной линии партии.