Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

После первой же утренней поверки и прочих тюремных процедур Костя начал пытливо всматриваться в лица своих товарищей по камере и осторожно выпытывать у них, кто они «по воле». Делал он это не из пустого любопытства. Он хотел понять, насколько и в какой области данный человек может быть ему полезен в качестве источника интересных сведений и знаний.

Самыми бесперспективными в этом смысле казались двое из его нынешних сокамерников: ксендз, бывший до ареста настоятелем местного польского костела, и уличный чистильщик обуви — ассириец по происхождению. Ксендз — худой седеющий человек, никогда и ни с кем в камере не разговаривал. Он казался страшно подавленным и всё время о чём-то мучительно думал. Прижимал к груди сцепленные пальцы рук, иногда с такой силой, что пальцы белели и хрустели в суставах, а священник вздыхал с выражением беспредельного отчаяния: «О, Езус, Матка Боска, цо его робыть, цо робыть?..» Коричневый, как будто насквозь прокопченный «ассур» был совершенно неграмотным и едва говорил по-русски.

Были еще два учителя, обвиняемых в принадлежности к повстанческой организации. Один — уже пожилой школьный преподаватель пения, бывший церковный регент. Другой — молодой еще парень довольно простоватого вида, «выкладав-ший», как он сам выражался, «украинську мову» в сельской семилетке. Иногда учителя вполголоса, но довольно хорошо, пели народные песни. Вряд ли это нарушение тюремного режима осталось незамеченным надзирателями на галерее, но они на него не реагировали, так же как и на негромкие разговоры заключенных. «Общая» действительно была гораздо покладистей, чем «Внутренняя».

С точки зрения Кости, гораздо интереснее учителей был немолодой колхозник, привезенный сюда из отдаленного района. В начале двадцатых годов он служил в кавалерийских погранвойсках в Средней Азии и принимал участие в войне с басмачами. Бывший кавалерист охотно делился своими воспоминаниями с товарищами по камере. Его рассказы напоминали Косте рассказы его отца о гражданской войне. Только склонить отца к таким воспоминаниям удавалось не часто — он был вечно занят.

Уже к концу дня для Кости оставался совершенно неразгаданным только его хмурый товарищ по вчерашнему этапу из Внутренней. Перед ним мальчик робел из-за его угрюмости, несклонности к разговорам и этих страшных кровоподтеков и шрамов на худом лице с глубоко запавшими глазами.

Костя и здесь, конечно, не преминул похвастаться своей ловкой выдумкой, которой он так здорово разыграл НКВД и Военный Трибунал. Бывшему пограничнику и молодому учителю она очень понравилась. Улыбался в усы и старый регент. Безразличными к Костиному рассказу остались только ассириец и ксендз. Один его просто не понял, другой вряд ли даже слышал, занятый своими горестными думами.

А вот вчерашний товарищ по этапу не только слышал, но и как-то по-особенному воспринял этот рассказ. Мальчишка заметил это по выражению теплого участия в глазах Трубникова. Стало ясно, что этот хмурый человек по-настоящему злым быть не может. И хотя не без некоторой опаски, Костя решился задать ему вопрос: «А кем вы были на воле, товарищ Трубников?» Обращение по имени и отчеству было, по его понятиям, пока недопустимым ввиду отдаленности знакомства. Страшноватого вида арестант не одернул его и даже не нахмурился. Глаза Трубникова улыбались, когда он ответил любопытствующему: «Профессором физики, товарищ Фролов».

Это было не совсем точно. Алексей Дмитриевич был специалистом по одному из разделов технической физики. Но он приспосабливал свой ответ к уровню Костиного понимания.

Костя открыл рот от неожиданности и восторга. Он давно уже мечтал о грамотном консультанте по вопросам технической фантастики, на которые ни от кого не мог получить толкового ответа. Была забыта даже диктуемая законом вежливости подготовка к более близкому знакомству. Вопросы посыпались сразу. Большей частью они были наивны, выявляли плохое преподавание физики в школе, где учился мальчик, надерганность и незрелость почти всех его представлений. Но в них сквозил пытливый и беспокойный ум.

Можно ли получить температуру ниже абсолютного нуля? Трубников невольно улыбнулся. Вопрос был прямо по его специальности. Когда люди полетят на Луну? Правда ли, что Земля в середине состоит из чистой платины? Можно ли и в самом деле сделаться невидимым, как герой уэльсовского романа?

Объяснения по этому вопросу Костя старался понять по возможности глубже. Разочарованно хмурился и кусал губы — ему очень не хотелось верить в отрицательный ответ.

Приключенческой и фантастической литературой Костя зачитывался давно и нередко во вред школьным занятиям. Но с жанром фантастики в те времена дело обстояло вообще плохо. Жюльверновские произведения устарели, а хороших новых почти не было. Зато немало было издано плохих, способных только засорить мозги подросткам. Пробовал он читать и научно-популярные книжки. Но делал это беспорядочно, редко дочитывал их до конца и многого не понимал. В голове у него образовался порядочный сумбур.