"Орчонок" (СИ)

Шуйра судорожно вдохнул и принялся брыкаться с новой силой.

- Во веки веков тебе не попрать мою честь! Да погрязни ты в несчастьях, да пусть череп твоего коня в холодной пещере оплетут ползучие гадюки, да чтоб тебе своей злокозненностью подавиться!

- Честь, – задумчиво протянул Майтимо, без усилий удерживая брыкающегося орчонка на вытянутой руке. – Ты хоть знаешь, что это такое?

- Честь есть неоспоримый даже недостойными чувственный эликсир здравости разума и неколебимого достоинства существа, которое почитает себя оной обладающим! – оттарабанил Шуйра наизусть. Пусть не думают, что он совсем дурак! Правда, многие слова из этой тирады (включая саму «честь») Шуйра, как ни старался, даже приблизительно на родное черное наречие перевести не смог.

Он не видел, как эльфы синхронно вытаращили глаза и переглянулись. Зато почувствовал, как его с силой встряхнули.

- Не брыкайся, все равно не вырвешься. А ну, отвечай, где всего этого набрался?

- Ни единой тайны не суждено извергнуть моим устам в присутствии врагов всего живого, злокозненных эльфийских отродий, о, однорукий призрак! – ответствовал Шуйра, хотя внутри все заходилось от страха, и попытался лягнуть «призрака» ногой в живот. Разумеется, безуспешно.

- Хм, Майтимо, а это точно орк?

- А кем еще может быть тощее вонючее ничтожество?

- Сами вы ничтожества! – выкрикнул Шуйра.

- Не знаю… Давай зафиксируем его понадежней, и я проверю.

Шуйра не знал, что такое «зафиксируем», но подозревал, что ничего хорошего. Наверняка это эльфийская изощренная пытка, о которых предупреждал дальновидный Рыграх. Эх, прав был он, дурацкая затея: объяснить эльфам, в чем они не правы и почему.

Для начала Шуйру опять хорошенько приложили о дерево, аж искры из глаз посыпались. И крепко связали. Что обидно – остатками его же собственных веревок! Кинули на землю, однорукий положил тяжелую ладонь на грудь, даже вздохнуть нормально не получалось, не то что дернуться лишний раз. А потом бывший пленник – Шуйра уже запомнил, что его зовут Макалаурэ – приблизил к его лицу свое – узкое, холеное.

- Ну-ка, «орчонок», покажи, что у тебя в голове…

Шуйра посмотрел в сияющие голубые глаза, увидел там отражение своих, серо-зеленых, вытаращенных от ужаса, и почувствовал, что куда-то падает. И не только он, а весь лес, крепость в отдалении, эльфийские воины на дороге, эти двое и даже неподъемная ладонь в латной перчатке, давящая на грудь…

…Зазубренный ржавый нож перерезает пуповину. Тихий хрип слабого, сорванного голоса. Теплые дрожащие руки потихоньку холодеют. Черные волосы разметались по заплеванному полу.

Первый крик.

Первый глоток затхлого злого воздуха.

Первое воспоминание.

- Ты будешь Андалайтэ*, – прерывающийся шепот родного голоса у самого уха. – Бедный мой сыночек… Прости… Прощай…

Запах крови и гнили.

Первый и последний поцелуй родных губ, шершавых, обметанных лихорадкой.

И другие руки, чужие, грубые, но куда более теплые, горьковатое молоко из заскорузлой обвисшей груди.

- Мой сын! Не сдох, это ее сын сдох, а мой жив! Шуйра…

Крик в остекленевших серо-зеленых глазах.

«Андалайтэ!!!»

- Майтимо, мы должны взять его с собой.

- Макалаурэ, ты рехнулся! Ладно, ты в детстве домой тянул белочек с перебитыми лапками, птенчиков, выпавших из гнезда, и прочее зверье. Ладно, сейчас я, приезжая в гости, по-прежнему натыкаюсь в твоей комнате то на «блюдце с молоком для барсука», то на «кусочки мяса для ежика», то на «зерна для мышки». Но орка! На кой тебе тащить в крепость целого орка, к тому же шибанутого на всю голову?! Или сейчас ты тоже станешь меня уверять, что «он же такой хороший, ему же нужна помощь, он же один в лесу пропадет, он не дикий, а совсем ручной»?..

- Но он же… Майтимо, вот ты и сам прекрасно все понимаешь. В нем что-то не так, я хочу разобраться. Ты посмотри на него: дрожит, и лицо совсем не злое…

- Знаешь, после того, как ты в голове без спросу пороешься, кто угодно задрожит! А лицо, вернее, харю, за слоем грязи толком не разглядеть.

- Значит, надо отмыть и посмотреть.

- Макалаурэ, давай я тебе лучше очередную белочку найду, а?

- Майтимо, перестань валять дурака и делать вид, что до сих пор думаешь, будто мы имеем дело с очередным отродьем Моринготто. Орк, которому плевать на солнечный свет? Орк, которого любят лошади? Орк с такими мыслями и таким букетом воспоминаний? Мы сейчас же берем его с собой и возвращаемся в крепость...

…Шуйра немножко пришел в себя, когда его взваливали в седло. Он и правда весь трясся, зуб на зуб не попадал, перед глазами стояло это узкое холеное лицо с голубым пронзительным взглядом, а в ушах звучало второе имя, которое он и вслух-то никогда не произносил. Не понимал Шуйра, с чего вдруг какому-то родному голосу так его называть, а потом прощаться. Ну их в болото, эти первые воспоминания, они сумбурны и непонятны.

И тут взлохмаченные мысли пронзило чудовищное осознание:

«Я в плену у эльфов. У пришельцев из-за моря, безжалостных, жестоких, ненавидящий весь мой народ и желающих истребить его! Меня увозят в их теплую сытую крепость, чтобы мучить там, изощренно и бесконечно!»