Орда (Тетралогия)

В окружении молчаливых воинов в панцирях из дублёных бычьих кож, хогжимчи направились к основным силам… гм-гм… врагов? Нет, воины не проявляли особой враждебности, впрочем, как и дружелюбия. Проехав мимо тяжёлой конницы, десятник спешился и жестом приказал невольным гостям сделать то же самое, после чего повёл их в берёзовую рощицу, живописно кудрявившуюся кронами неподалёку. У рощицы, на небольшой полянке, был разбит походный шатёр из чёрного войлока, цвета, традиционно считавшегося у кочевников нехорошим. Перед шатром горели очистительные костры, вокруг которых вслед за десятником и сопровождавшими его воинами Баурджин с компанией обошли ровно девять раз, после чего им было приказало ждать.

Десятник скрылся в шатре и, немного погодя, вышел, сразу же ткнув пальцем в грудь Баурджина:

— Ты — старший хогжимчи?

— Допустим, я, — пожал плечами нойон.

— Тогда заходи первый, — воин кивнул на шатёр, — там тебя ждут.

— Ждут?! Интересно, кто же?

— Увидишь. — В усмешке, промелькнувшей на тонких губах десятника, Баурджин не заметил ничего ободряющего.

— Саблю! — Воин протянул руку, и нойон, отцепив от пояса ножны, передал их ему, после чего откинул полог шатра.

Внутри тускло горел светильник, пахло курдючным жиром и какими-то сладковатыми благовониями. С непривычки закашлявшись, Баурджин протёр глаза… и, разглядев сидевшего на кошме человека, закашлял снова. Хозяином шатра оказался сам Кара-Мерген, Чёрный Охотник, о чём, наверное, можно было бы догадаться и раньше.

— Ты — музыкант? — жестом пригласив сесть, осведомился хозяин шатра.

Невысокий, но крепкий и жилистый, с жёлтым лицом и узкими пронзительно чёрными глазами, он походил скорее на татарина или тангута, нежели на обитателя северных монгольских сопок. Над правой бровью — белёсый шрам. Ага! И меч самурая — вот он, в изголовье! Короткий офицерский меч… Честно говоря, так себе меч — фабричный. Да, похоже, и владелец относился к этой вещице без особого почтения, видно сразу — сняв, небрежно бросил куда ни попадя. А если попробовать дотяну… А смысл? То-то и оно, что никакого.

Кара-Мерген вдруг усмехнулся:

— Не понимаю, как может быть музыкантом глухой?

А ведь он точно не местный, южанин. Слишком растягивает слова — именно так говорят на юге, в Гоби, и в тангутских степях.

— Я не совсем музыкант, — негромко промолвил нойон. — Скорее улигерчи — сказитель.

— Замечательно! — Чёрный Охотник явно обрадовался. — Сказители — это как раз то, что нужно.

— Кому нужно? И что?

— Не спеши — замёрзнешь, улигерчи, — надменно хохотнул Кара-Мерген. — И не задавай лишних вопросов, ты получишь вполне достаточные пояснения. В общем, дело несложное…

Примерно через час Баурджин покинул чёрный шатёр и, подойдя к своим, натянуто улыбнулся:

— Дальше едем с ними.

— Хорошо, едем. — Гамильдэ-Ичен вскинул глаза. — Только хотелось бы поточнее узнать, что это за люди?

— Догадайся.

— Джамухи? Вижу, что угадал. Ну, кому тут ещё быть-то?

Пристроившись позади главных сил сотни, «господа артисты» — куда деваться? — поехали следом. Не своею, конечно, волей, но… утешало одно — направлялись они, по всей видимости, в очень нужном для порученного дела направлении — в стан Джамухи!

А предложенное — точнее, навязанное — Чёрным Охотником дело и впрямь оказалось не таким уж и сложным. Просто нужно было сочинять и распространять всяческие гнусности о Темучине и его людях — как в стихах, так и в прозе. Поездить по кочевьям, так сказать, просветить аратов… под чутким присмотром доверенных воинов Кара-Мергена. Такой вот получался агитпроп. Наверняка сия задача был поручена не только группе Баурджина, но и всем прочим странствующим певцам, кои попадались на глаза людям Чёрного Охотника.

Рассказывать гнусные страшилки о Темучине? Плёвое дело. Только вот как быть с понятием чести? Этот вопрос почему-то сильно интересовал Гамильдэ-Ичена.

Баурджин усмехнулся:

— Честь? А мы с тобой кто, Гамильдэ? Может, ты забыл, зачем мы едем к врагам?

— Нет, а что?

— А то, что для нас главное — выполнить задание. А для этого нужно использовать все подручные средства. Как вот — предложение Кара-Мергена. Надо сказать, очень даже настойчивое предложение, из тех, от которых невозможно отказаться.

А Алтансух вообще ничего не спрашивал — молчал всю дорогу. Наверное, следовал пословице про молчаливого дурня. Хотя, наверное, зря так о парне…

Между тем дорога расширялась, лес, росший по её краям, редел, а сопки становились все ниже и ниже, пока наконец не превратились в просторную долину, тянувшуюся вдоль реки. Сразу, едва только выехали из леса, бросилась в глаза изумрудная зелень трав. Подул медвяной ветер, гоняя по траве светло-зелено-голубые волны, тысячи цветов вспыхнули разноцветными россыпями, радуя душу и сердце.

Баурджин невольно поискал глазами любимые цветы. Нашёл! Вон они, взорвались огненно-алыми брызгами на пологом склоне. Ну, точно…

— Клод Моне, — тихо произнёс нойон.

Едущий чуть впереди Гамильдэ-Ичен тут же обернулся в седле:

— Что?

— Так… ничего. Смотри-ка, кажется, гроза собирается!

Баурджин кивнул на синие тучки, бегающие по краю неба.