Орда (Тетралогия)

Так вот себя поругивая, Баурджин-Дубов блаженно закрыл глаза. Ему вдруг привиделся некий Киреев, председатель парткома в одном захолустном гарнизоне, в котором Иван Ильич служил… ах, дай Бог памяти, в каком же году? В пятьдесят втором? Нет, позже — при Никите уже дело было; страшные времена — многих тогда сократили. Так вот, Киреев… Лощёный такой майор, все любил лекции читать на тему высокой коммунистической нравственности. Как раз «Моральный кодекс строителя коммунизма» тогда вышел — даже зачёт по нему сдавали, да не у себя в части, в области, в обкоме… не вспомнить только, в каком именно — промышленном или сельхозе? Скорее второе — промышленных предприятий там было — кот наплакал: ремонтные мастерские, артель по производству чугунов и мисок и ещё один деятель, инвалид, кустарь-одиночка, что вязал из алюминиевой проволоки дивной красоты цветы и узоры. Да, в сельхозобкоме тогда зачёт и сдавали, плохо сдавали, Киреев краснел, вертелся… Ещё бы хорошо сдать, когда две недели подряд водку пьянствовали — то день рожденья, то чьи-то звёздочки обмывали, потом чьи-то ножки, затем опять звёздочки… В общем, успехами не блистали. До тех пор пока Иван Ильич — в ту бытность полковник… или нет, ещё подпол… — пока Иван Ильич не догадался предложить комиссии водки. А партийцы и не отказались — выпили. Так и сдали. Да-а-а… были дела. А при чём тут Киреев? А, он же потом донос написал, собачура! Вот упырь! Главное, ведь сам же вместе со всеми и пил!

— Э-эй, Баурджин! Не спи, ещё не время, — засмеялась красавица Кералан.

Юноша вздрогнул:

— Что значит — не время?

— Ой, проснулся! — Девчонка заметно смутилась. — Слушай, у меня есть для тебя подарок.

— Подарок? — Баурджин потёр руки. — Люблю подарки! Наверное — это будет белый конь?

— Нет, не угадал.

— Ага… Значит, не белый, а вороной!

— Нет.

— Каурый?

— Да нет же!

— Неужели — серый? Ох, не нравится мне этот цвет, да уж верно говорят — дарёному коню в зубы не смотрят!

— Вообще — не конь! Вот!

Кералан протянула юноше… серебряный кружочек со стрелой — амулет, точно такой же, как тот, что уже висел на шее Баурджина.

— Мне почему-то кажется, — чуть смущённо произнесла она, — что тебе нужно иметь два таких.

— Кажется? — теперь уже вздрогнул Баурджин. — Почему?

Девчонка пожала плечами:

— Не знаю. Но думаю — это хорошо знаешь ты.

Да уж, не в бровь — а в глаз!

Надев амулет на шею, парень поспешно притянул к себе девушку…

— Ты так и не выпил чай, — тихонько промолвила та. — Остыл ведь уже!

— Ничего, попью и холодный…

Замполит и председатель парткома Н-ской части майор Советской Армии Киреев прямо-таки исходил гневом, вполне праведным, как, наверное, казалось, самому майору. Всегда тщательно отглаженный китель его смешно топорщился и, о ужас, был расстегнут, обнажая красную шею замполита, почему-то обвязанную ситцевым цветастым платком — такие очень любят носить деревенские модницы, и чем дальше от райцентра деревня, тем ярче и цветастей платки. Вот и у Киреева был на шее такой — и где он его достал, интересно? Дефицит — страшный!

— Ты-и-и! — негодующе тыча перстом в грудь Дубова, майор казался сошедшим с плаката времён гражданской войны — «Ты записался добровольцем?» и пафос источал не меньший, а, может, ещё и больший, чем изображённый на плакате красноармеец.

— Ты-и-и! — верещал замполит, да так громко, что от его голоса в просторном ленинском зале колыхались кумачовые занавеси. — Морально разложился, товарищ Дубов? Впрочем, такие нам не товарищи! Яшмовые флейты, говорите? Наездницы? Да за такие дела можно и партбилет на стол положить! Очень даже просто! А потом — поганой метлой из доблестных рядов Советской Армии! Да, да, поганой метлой, вот именно! Гнать! Жукова выгнали — выгоним и тебя! Так и знай, выгоним!

— Так и знай, выгоним! — грозно качнув головами, в унисон повторили висевшие за спиной замполита портреты — Ленина, Карла Маркса и товарища Никиты Сергеевича Хрущева, которого все офицеры части за глаза называли Хрущом и ненавидели лютой ненавистью. Честно сказать — ведь и было за что: так позорно сократить армию! Повыгонять офицеров — живите, как хотите!

— Выгоним, выгоним! — погрозив пальцем, издевательски пропел Карл Маркс. — Я вот тебя, титька тараканья!

Дубов хотел было возмутиться, как это, какой-то там майоришка, пускай даже и замполит, «тыкает» ему, боевому офицеру, полковнику, заместителю командира части! Да за такие дела морды бить, морды! И тебе, товарищ Карл Маркс, тоже!

— А мне-то за что? — обиженно поинтересовался Карл Маркс. — Замполит тебя поносит — его и бей.

Вполне справедливое замечание!

Проворно скинув мундир — погоны почему-то были какие-то белогвардейские, с бахромой, — Дубов закатал рукава рубашки:

— Ну, гад ядовитейший, выходи биться!

«Ядовитейший гад» замполит вдруг сразу сник и попытался спрятаться за трибуну. Большую такую, с изображением ощетинившегося пушками танка неопознанной марки и надписью: «Миру мир!».

— Вон он, гад, вон! — охотно подсказывал с собственного портрета Карл Маркс. — Таится, змей препоганый!