Орден-I

Из крови собиралось новое тело, лучше того, что дал Дэван. Четыре пары багровых крыльев освободили его, как из кокона и он поднялся во весь рост. У него больше не было рта, лица и глаз, они стали не нужны, ведь он видел всем своим естеством. Он оставил руки и ноги, но сделал их и остальное тело более многомерным. Пасть, неплохо служившую ему, он разместил на своей груди.

В этом теле над ним больше не властвовали законы смертных, и он начал пробуждаться по-настоящему. У него всегда был материал, чтобы построить дверь. Его тело. Теперь он почувствовал, каким маленьким жучком был Дэван, и каким тесным был его сосуд. Кровь всё стекалась к нему, и он рос, собираясь окончательно стать прекрасной бабочкой. Время растянулось, движенье вокруг практически остановилось, и наконец, его мысли стали нестись с комфортной скоростью.

Но вдруг в этом механизме, наконец-то выстроившимся и заработавшем как часы, появилось нечто отличное, почти такое же быстрое, как его сознание. И если бы у нового тела остались глаза, он бы инстинктивно зажмурился. Он увидел солнце, медленно расцветающее в танце кровавых пятен. Притяжение и его сила над ним были не властны. Оно приближалось, всё сильнее заливая пространство своим светом и свет этот начал причинять боль.

Он попытался укрыться от него крыльями, но свет проникал и сквозь них.

— Хватит! — услышал он голос, подобный грому, переплетающемуся с течением рек. — Это не твоё!

Он вдруг потерял власть над притяжением. Ледяная рука пробила его грудную клетку, вошла словно нож сквозь красное масло, достигла его многогранного сердца, преодолела его, словно оно и не было кристаллом, и схватилось за что-то внутри.

Зелёный шарик Анахаты, точка, где сходилось его сердце и чувства, под кончиками ледяных пальцев треснул, взорвался и разлетелся на сотни маленьких осколков.

Он услышал звук.

Звон, как от разбитого стекла, переходящий в мощный удар громадного колокола, становящийся всё ниже и ниже, вибрацией и теплотой расходящийся во все стороны от его тела.

А за ним он не услышал ничего.

Тишина его оглушила. Он замер, боясь шелохнуться и нарушить это невероятное чувство. Чувство облегчения.

— Это не твоё, — повторил голос, но в голосе этом не было звука, лишь лёгкий ветерок.

Он больше не мог управлять кровью. Яркое солнце перед ним тускнело. Внутри него, словно в остывающем и краснеющем коконе он увидел лицо. Лишённое волос, обтянутое серой кожей, по своему красивое. Мгновение назад оно было перекошено от злобы и ненависти, и теперь разглаживалось, словно вода только что проглотившая камень.

Его новое тело снова стало податливым и текучим. Капелька упала на пол и устремилась назад, туда, откуда он её взял. А он всё боялся пошевелиться, нарушить мир, в котором его на части не рвут грохот и крики.

— Ты не должен был приходить сюда. Как и я. Мы здесь лишь случайные гости.

Её голос не нарушал тишину. От него веяло чем-то, для чего он знал название, но что не мог уместить в голову и принять существование подобного понятия.

Покой.

— Ты не должен был вести себя так и разрушать всё вокруг. Но ты лишь ребёнок, который потерялся и который не смог увидеть.

— Что… это? — без слов спросил почти переродившийся бог. Яркое солнце почти затухло и теперь чернело, переходя в оттенки цветов, что были темнее, чем тюрьма, откуда он сбежал.

— Тишина, — ответила ему Уна. — Ты проделал большой путь. Но твоё сердце было поражено ненавистью и болью. Я открыла его, чтобы ты увидел. Первый раз — вдохни свободно.

Он подчинился. Его распадающееся тело уже и так кричало об этой необходимости. Осторожно и боясь разрушить дар, он втянул воздух, с хрипом и болью. И выдохнул.

Легко.

— Я не понимаю.

— Ты не виноват. Легко потеряться в этом шуме. Не заметить звук истины. Не понять, что всё вокруг было создано из любви. Даже боль, которой ты вынес так много. Сначала нужно познать её… и только потом любовь. Только так можно увидеть. В мире должны быть цвета, иначе он не имеет смысла…

От её пальцев и ладоней, что были в его груди, он вдруг ощутил не только спокойствие. Тысячи переливающихся холодных игл страха, и лезвие боли, медленно продирающиеся сквозь нутро.

— Да. Ты сделал мне больно, — её голос дрогнул. — Ты чуть не убил то, что мне очень дорого. И мне очень страшно. Потому что, если ты раздавишь меня как букашку, то раздавишь и остальных. И я снова потеряю его. Но… боль и страх с нами всегда. Нельзя, чтобы они ослепляли нас. Я прощаю тебя. Ты не злой. Момхак, нарекаю тебя.

— И-и-мя?.. Ты даёшь мне и-и-имя?..

Он вздрогнул и на секунду мир снова стал громким. Инстинктивно, с неудержимой скоростью он послал свои острые крылья к маленькой фигурке, но вдруг остановил их, едва они пронзили кожу.

— Но… но я… почти нашёл выход. Мне нужно ещё немного времени.

Его вопросы снова потонули в тишине, и он замер.

— Ты уже нашёл выход.

— Кто… ты?..

— Я смерть. И я жизнь. Я проводник. Я. Есть. Любовь.