Орден Сумрачной Вуали

Я помнила по двум поэмам VII и IX веков («Песнь о Грофшиси» и «Кольцо Рибаринда»), что вино из погребов Северного креста развозили по всем замкам Шэрхенмисты. На здешних бутылках всегда стоял монастырский знак качества, а к горлышкам привязывались пергаменты с благословением от того или иного хранителя, что очень нравилось клиентам и успокаивало их совесть, волнующуюся из-за вредных привычек. Местные виноградные и сливовые плантации были восхитительны, а система подземелий – вдохновляюще огромна…

Что означало: Тилвас с равной вероятностью мог как ушагать прах знает куда, хоть обратно на половину пути к Шга'Нчауху, так и молча сидеть в нескольких метрах от нас – темнота, как и смерть, может скрывать многое.

Мокки меланхолично постукивал ногтями по бутылке. Я прикрыла глаза и, поколебавшись, нашла в темноте его острое холодное плечо – и положила голову на него.

Вдруг тихий потусторонний скрип о люк над нами – уже привычный – сменился куда более натуральным звуком: рокочущим раскатом грома, за которым мгновенно последовал тяжелый шум дождя.

С ума сойти. Опять гроза. Даже в этой проклятой зоне!.. Не люблю весну именно за это – слишком часто, слишком беспощадно льет и терзает, раскалывает город, горы, горе пополам. Я невольно провела рукой по задней стороне шеи, над шрамами и рисунками, и Мокки почувствовал мое шевеление.

– Так, по ходу, впереди нас может ждать что угодно, и поэтому я хочу напомнить тебе, что ты сильная натура, Джерри, – хрипло и непререкаемо заявил он. – Ты не станешь бояться какого-то долбаного дождя. Все. Прекращай. Иначе я вынужден буду применить воспитательные меры на эту тему.

– «Воспитательные меры» на тему дождя? Мокки, ты шутишь.

– Нет, Джерри, я однозначно, недвусмысленно серьезен. Шуточки – вообще не моя стихия, и я поражен до глубины души тем, что все еще веришь, что мы с юмором иногда заходим друг к другу в гости.

Я прямо видела, как Бакоа в темноте закатил глаза.

– Слушай, ну с поэтикой у тебя все отлично, – проворчала я. – А там и до юмора недалеко. Юмор, как ни крути, это просто гимн отчаянью, когда мозг не может совладать с контрастом между красотой и болью окружающего мира.

– Прекращай свои текстовые штуки, Джеремия.

– Прекращай говорить со мной приказным тоном. Ты мне не шеф.

– Я и не говорил с тобой по-шефски. Разговоры по-шефски – это удел тех избранных, кого на следующий день хоронить будут. А тебя я меньше всего хочу увидеть в деревянном ящике со сложенными на груди руками. Ведь это мне придется платить за твои похороны, разве нет?

– Ты просто козел, Бакоа.

– Вот так новость, с ума сойти.

Я пнула его. Мокки дернул меня за ухо, потом тяжело вздохнул и вновь забулькал вином.

– Уху больно, между прочим, – сказала я.

Мокки вдохнул поглубже, как для новой язвительной реплики невиданной колкости, но в итоге просто молча подул мне на ухо, как ребенку – на ранку. Даже заботливо. Даже нежно.

У рыбки боли, у дельфина боли, а у Джеремии не боли, а то будешь иметь дело со мной, сволочь такая.

Мы сидели. Время шло.

– Ты все равно дрожишь, – недовольно резюмировал вор минуту спустя. – Это дождь, просто дождь, Джеремия. Вода, низвергающаяся вертикально. Нет смысла бояться.

– Ты же знаешь, что дело не в дожде, а в Зайверино. Гроза напоминает мне о случившемся.

– Ну и что?.. Однажды тебе все-таки придется оставить это в прошлом, – Бакоа философски пожал плечами. – Хотя соглашусь: ночь и впрямь была дерьмище. Я знал, что суша не встретит меня с распростертыми объятиями, но такое?.. Недружелюбие Шэрхенмисты превзошло все мои ожидания. Хоть обратно ныряй, матерясь.

Я усмехнулась.

Мне вспомнилась третья ночь после нашего побега из Зайверино, когда мы с Мокки заговорили друг с другом. Лил дождь, никак не получалось разжечь костер. Мы пересекали лес секвой: огромные деревья стояли, как стражи, навытяжку, песчаную почву совсем развезло, и мы забились под вздыбленные корни одного дерева, тщетно пытаясь согреться. Где-то вдалеке выли волки.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, – попросила я Мокки сиплым после двух дней тишины голосом. – Что угодно: правду или ложь. Просто давай перестанем молчать, пожалуйста.

Он кивнул и короткими рублеными фразами рассказал, что вырос в районе Бездны. Что у него было трое сестер и брат, что мать тяжело болела. Отец жил с ними, но лучше бы не жил – беды от него всегда было больше, чем проку, и если чему-то он и научил своего старшего сына, так это умению ненавидеть, ненавидеть от всей души.

Рассказал о том, как у всех подводных жителей закладывало уши, когда они пересекали границы домов и улиц Рамблы: часть из них, большинство, располагалась под огромными куполами, полными воздуха, в других была зачарованная, облегченная вода, в третьих – просто вода, и, оказываясь там, ты чувствовал всю беспросветность, жестокость и тяжесть моря, сколько бы ни было на тебя надето магических масок и артефактов.