Орден Сумрачной Вуали

– Да, по сути, к нему и иду, – аристократ закатил глаза. – Гурхи – это ведь те сумасшедшие и глазастые степные сущности, которые выворачивают кости путешественникам, забывшим поприветствовать их перед сном? Чем-то похоже на Мокки.

На прощание он пробарабанил пальцами по столу какой-то незатейливый, но бодренький ритм, глядя на меня исподлобья так хитро, что я очень, ну просто очень хотела улыбнуться в ответ. Но все же собрала волю в кулак и привычно сухо пожелала Тилвасу доброго и, главное, безопасного утра.

23 Едем на дилижансе

Lacrimae dicunt plus quam verba.

«Слезы значат больше, чем слова».

К Дабатору мы решили отправиться общественным транспортом.

Западное побережье острова Рэй-Шнарр достаточно густо заселено, каждые десять-двадцать километров тут обязательно торчит какая-нибудь деревушка или крохотный городок, чьи черные витые башни – наша архитектура зиждется на черных витых башнях, как вы уже, вероятно, поняли, – видно издалека. Путников встречают ворота и болтающиеся на тонких столбах алые полотнища, хлопающие на ветру. На них вертикально написаны руны, обозначающие название местности. Это – чистый выпендреж и фирменная фишка западного побережья.

Между всеми этими городками и деревушками проходят маршруты дилижансов. Стандартно общественные кареты рассчитаны на восемь-двенадцать человек, в них могут быть впряжены как лошади, так и ящеры-гаррары (в этом случае проезд стоит дешевле, так как путников неприятно трясет).

У нас после Бал-Варала сбился режим: мы тогда проспали весь день, выехали в ночь и, собственно, следующий день провели так же – днем отсыпались, ночью ехали. В чем-то это было хорошим решением: на ночные маршруты претендовало не так много желающих, так что последний участок пути мы провели втроем, не считая возницы.

– Вы торговцы изумрудами, а? – спросил нас кучер, когда мы забирались в карету.

– Нет. С чего вы взяли? – ответила я, окидывая нас троих быстрым взглядом.

В нас не было ничего, что говорило бы об этой профессии. Из кармана Мокки не свисали ничьи украденные украшения, Тилвас не щеголял никаким из-за пазухи вынутым колечком. И я сомневаюсь, что грубоватый кучер таким способом планировал сделать комплимент цвету моих глаз.

– Торговцы очень часто пользуются этим маршрутом, – объяснил возница. – И всегда предпочитают ехать ночью, чтобы оказываться на бирже драгоценных камней Шавершохана к открытию. Завтра там вообще какие-то большие торги, очень много народа должно собраться! И еще торговцы изумрудами обычно тоже тройками ездят: красавица и двое охранников.

– Понятно. Нет, мы не торговцы.

– Я похож на охранника? Серьезно? – возмущался Тилвас, когда мы тронулись и словоохотливый кучер за стенкой перенес свою говорливость на лошадей, то бодро рассказывая им что-то, то напевая.

– Удивительнее даже, что на охранника похож я… – проворчал Мокки, вытягиваясь на лаковой лавке во всю длину и прикрывая глаза.

– У тебя на ремне четыре ножа висит, – напомнила я.

Вор купил их вчера на рынке. Просто так. Чуть ли не с каждым часом Бакоа становился все взвинченнее и тревожнее, и это невозможно было исправить, только переждать, хотя Мокки, очевидно, старался сдерживаться. Однако его настроение все же ходило за нами, как новый спутник и темная туча, иногда отплевывалось молниями проклятий, иногда совершало глупости.

– У тебя тоже ножи на ремне, – пожал плечами вор. Потом вдруг хохотнул: – Вообще, наверное, кучер нас с тобой, Джерри, принял за охранников. А Тилваса – за «красавицу». Его синяки под глазами похожи на размазавшиеся поутру тени у служительниц Томного переулка.

Я прыснула, аристократ оскорбленно фыркнул.

– Феминность в мужчинах – это тренд, – заявил он, но потом обеспокоенно покосился в стекло кареты.

Я подозревала, что вчера Тилвас вообще не спал, предпочтя вместо этого снова заниматься разработкой схемы-формулы для переселения. Из-за этого его глаза и впрямь были будто обрисованы темной каймой усталости.

Талвани не обсуждал с нами свою работу – ни я, ни Бакоа не разбирались в теоретическом колдовстве и не могли бы помочь, но я видела, что артефактор нервничает. Где-то там. Внутри. А еще иногда он невольно прикасался к своему амулету – мерцающие искорки продолжали виться вокруг него тонкой струйкой, и я заметила, что одна из двух голов ворона стала как будто уже не такой черной. Она выцветала.

Как-то Тилвас перехватил мой любопытный взгляд, устремленный на медальон, и немигающе, прямо, спокойно держал его, пока я сама не отвернулась. Он будто хотел сказать: «Да, я умираю. И что в этом такого?» В том взгляде духа пэйярту было явно больше, чем человека.

Дилижанс ехал сквозь темное предрассветное ущелье. В скалы по правому боку были вбиты гвозди с латунными колокольчиками и алыми шелковыми ленточками – местные жители таким хитрым образом загадывали здесь желания. Когда в ущелье дует ветер, оно все звенит и поет чужими мечтами. Слева от нас темнела расческа корабельных сосен. Скрипели, старые. Раскачивались во тьме.