Орден Сумрачной Вуали

Вскоре у нас снова был дилижанс и несколько приятных мешочков с драгоценными камнями. Торговцев и кучера мы оставили на обочине, мило предложив им продолжить традицию и захватить уже следующую карету. Я не уверена, что они вдохновились, но возражать Мокки Бакоа благоразумно не стали.

* * *

И вот мы в Дабаторе.

Дабатор!

Небольшая плавучая деревушка, круглогодично пахнущая солью и водорослями. Древесно-скрипящий, бутылочно-зеленый камешек в мозаике острова Рэй-Шнарр. Очень, очень снобское место.

Бедное и снобское. Так бывает.

В Дабаторе нет лошадей и кебов, потому что там и земли нет: дома плавают прямо в море, соединенные деревянными настилами, и все это добро держится на огромных цепях и якорях, уходящих к морскому дну.

Чтобы попасть в деревню, ты должен пройти пешком почти милю по деревянному пирсу, тянущемуся от вулканического пляжа Забытой Слезы. И не дай небо тебе выйти в шторм: если тебя смоет волна, никто не нырнет на помощь. Никого рядом просто не будет: в Дабаторе в шторм крепко запирают ставни и жгут витые голубые свечи в честь даллофи – характерного рёхха – покровителя морских пучин.

С берега тоже никто не поможет: он пустынен и дик. Только чайки визгливо кричат на море, а море, рыча, иногда накидывается на них острым гребнем – и белые перья взмывают ввысь.

У входа на пирс стоит покосившаяся будка привратника – мрачного шэрхена с такими длинными волосами, что заплетенные косы доходят ему до пят.

Сейчас этот шэрхен взял с нас плату за вход (отнюдь не гуманную, изумруды оказались очень кстати), перебросился с нами с Тилвасом несколькими вежливыми словами и совсем не восхитился, узнав, что Мокки – блёсен.

– Блёсны… – сплюнул он.

Бакоа в ответ настолько крепко, до хруста, пожал ему руку на прощание, что лицо привратника побледнело, а кадык испуганно дернулся туда-сюда.

Мы пошли по пирсу. Небо было серым и низким. Накрапывал дождь, и выглядело все вокруг так, будто у нас октябрь, а не сезон цветения.

– Предлагаю для начала найти ночлег, – сказал Тилвас, оценивая мутно-зеленую воду, булькающую под пирсом.

Мы согласились с этим планом.

24 Ночные разговоры

Invenias hominem cum quo potes intueri mare et es felicem.

«Найди человека, с кем можешь смотреть на море, и будь счастлив».

Всю ночь бушевал шторм. Нам пришлось разделиться, потому что ни один житель деревни не хотел принимать сразу трех чужаков, а такого понятия, как гостиница, в Дабаторе не существовало. С буквой «г» тут вообще было туго: «грохот», «гадалки» да «гонги», а «гостиницы» нет.

Меня приютила женщина с кожей морщинистой и темной, как кора корабельной сосны. Она была заклинательницей жемчужин: каждое утро на рассвете садилась в лодку и пела, пела розовой кромке зари так, что ее голос отражался от воды и взмывал в небеса. А в море этот голос преображался, спускаясь в темные впадины, песчано-бархатные ущелья, и заставлял моллюсков приплясывать в своих раковинах, быстрее создавая жемчуг.

Я помогла колдунье приготовить ужин, а потом долго слушала ее рассказы. Ее звали Интиш Фаушах, что в переводе с древнего островного наречия значит «ракушка» и «тростниковая дудочка». Это имя госпоже Фаушах дали по старой традиции, до сих пор распространенной на некоторых островах архипелага. Обычай заключается в том, что перед младенцем выкладывают ряд мелких предметов, и те два, которые он возьмет, станут его именем и, возможно, судьбой…

– Нет, – сказала Интиш в какой-то момент. – Конечно, я не хотела провести в Дабаторе всю свою жизнь: я грезила о путешествиях, богатстве, приключениях… Но день шел за днем, я каждый раз выбирала остаться здесь, откладывая переезд на завтра, и теперь мне кажется, что быть тут – далеко не худшая судьба. Рассветное солнце целует мои плечи, море поет со мной в унисон, а жемчужины, созданные в ритме моих мелодий, поблескивают на прилавках многих стран.

Мне казалось, она лжет: упущенные возможности тяжким грузом лежали на ее сердце, и, как бы она ни пыталась их игнорировать, они омрачали ее мысли и чувства. Но я лишь улыбнулась старухе в ответ.

Потом она легла спать в просоленный гамак, зацепленный посреди комнаты за потолочную балку. Мне предназначался матрас, который хозяйка вытащила из шкафа. Я легла на него, укрылась льняным отрезом ткани, но долго не могла уснуть.

Хижина раскачивалась из-за бури, весь Дабатор ходил ходуном под давлением моря. В окно было видно, как подвесной фонарь на столбе – пучеглазая железная рыба со светящимися глазами – летает туда-сюда булавой, и неуемные мотыльки жадной стайкой следуют за его движением. А дальше – волны. Свинцовые темные волны, пахнущие песком и холодом, сметают пристани, иногда врезаются в стены хижин, скатывают плохо прибитые бочки – утром рыбаки отправятся их искать…