Орден ветров (СИ)

Куруми аккуратно связала узелком кончики бинта, стараясь не причинить боли, и подняла взгляд на Элриона. Состояние тёмного эльфа было плачевно. Обе руки, торс и левую ногу стягивали бинты, несколько не столь глубоких ран и синяков Куруми просто обработала целебной мазью. Всё это свидетельствовало о том, что Элриону очень сильно досталось, насколько сильно досталось гвардейцам, Куруми даже знать не хотела. Должно быть, все эти раны причиняли достаточно сильную боль, но тёмный эльф не подавал виду, лишь изредка шипел и отпускал язвительные комментарии, когда Куруми ненароком задевала слишком болезненное место или туго затягивала бинт. На лице Элриона застыла маска демонстративного недовольства сложившейся ситуацией. Что крылось за ней на самом деле? Что он сейчас чувствовал? боль за свой народ? злость? ненависть? отчаянье? или всё сразу?

Как это, должно быть, ужасно родиться тёмным эльфом, тем, кого всё считают чудовищем, тем, кого нужно просто убить, потому что вся их раса — зло. Как, должно быть, тяжело Элриону…

— Даже не думай, — процедил он сквозь зубы. Золотистые глаза неотрывно смотрели в огонь, от чего в них причудливо переливались красноватые блики.

— О чём не думать? — встрепенулась Куруми, она и не ожидала, что в её мысли кто-то так бесцеремонно вторгнется.

— Даже не думай жалеть меня, — скривился Элрион.

— Почему? — удивлённо спросила эльфийка, чувствуя, как алеют щёки и кончики ушей. И как он только угадал её мысли?

— Потому что жалость унижает, особенно жалость светлого эльфа. Сильный жалеет слабого, лучший жалеет худшего — никак иначе. Я не хуже тебя, и ты не настолько сильна, чтобы жалеть меня, так что прибереги свою жалость для тех, кто действительно её заслуживает.

Куруми поджала губы. Каждое слово Элриона холодком пробегало по её коже. Она знала, что, скорее всего, никогда не сможет понять его, так же как и он её никогда не поймёт. Между тёмными и светлыми эльфами огромная пропасть, которую никто не в состоянии преодолеть. Между тёмными и светлыми эльфами десятилетия раздоров и распрей, реки пролитой крови, тысячи сражений и море ненависти. Между ними с Элрионом едва ли несколько сантиметров. С этого расстояния Куруми вполне могла разглядеть, как напряжено тело эльфа, как он закусывает губу, старясь не проронить ни стона боли, стараясь всеми силами скрыть свою слабость. И то чувство, которое поднималось из глубины души Куруми, было вовсе не унижающей жалостью, обращённой от «лучшей» светлой эльфийки к «худшему» тёмному эльфу. Вовсе нет.

— Знаешь, полностью тебя понять я никогда не смогу, — после долгого гнетущего молчания сказала Куруми. — Но сейчас я понимаю твои чувства, а то, чего мне не дано понять, я смогу принять. Даже принять тебя таким, какой ты есть, я, наверное, смогу, — её зелёные глаза встретились взглядом с глазами Элриона, и Куруми мысленно взмолилась о том, чтобы красноту на её щеках можно было принять за отсветы от костра. — Так что это вовсе не жалость, а сострадание. И я не считаю тебя хуже себя, я считаю тебя… ну… равным.

Щёки эльфийки горели, а сердце учащённо билось, Элриона же это зрелище явно забавляло, на лице его расцвела насмешливая, но беззлобная полуулыбка. Куруми ждала от него какого-нибудь ехидного замечания, чего-нибудь едкого и ядовитого, но не дождалась. Эльф лишь усмехнулся и, закрыв глаза, опёрся спиной на стену пещеры. Каждое движение его было медленным и осторожным, он явно боялся потревожить раны.

— Твои проникновенные речи меня утомили, — наконец сказал он. Куруми хотела огрызнуться в ответ, но не успела, — хотя вышло убедительно.

***

Грудь Элриона медленно вздымалась, видимо, сон его был спокоен, лишь иногда на его лице появлялось болезненное выражение, но совсем ненадолго, почти мгновенно пропадая.

Куруми сидела рядом и смотрела то на костёр, то на выход из пещеры, в который никто так и не ворвался, то на спящего тёмного эльфа. Во сне Элрион казался абсолютно безобидным, его чуть заострённые черты лица будто смягчились, от напускных злости и раздражительности не осталось и следа. Сейчас Куруми назвала бы его даже милым.

Вот бы он всегда был таким — спокойным, умиротворённым даже, а не колким и нелюдимым. Тёмные эльфы же могут быть милыми. Куруми отлично помнила, что Элисия как-то рассказывала, что подружилась с одной очень хорошей тёмной эльфийкой. Куруми казалось, что и Элрион на самом деле не такой уж плохой, по крайней мере явно лучше, чем тёмные эльфы вроде Елены.

— О чём же ты так задумалась?

От этого вопроса Куруми вздрогнула, резко развернувшись на звук. Элрион вопросительно смотрел на неё, явно ожидая ответа. В этом взгляде не было ехидства или какой-то издёвки, только праздное сдержанное любопытство.

— О тебе, — неожиданно даже для самой себя ответила Куруми, нисколько не смутившись.

А вот Элрион смутился, по крайней мере, эльфийке так показалось. Он удивлённо моргнул, явно не ожидая такого ответа. Куруми усмехнулась, было очень забавно видеть выражение оторопи на лице Элриона, до этого выражавшем в основном раздражение.