— Что ты расскажешь мне на этот раз, мальчик мой, — обратился к нему Игнасий, как только все разошлись.
Лайта всегда чуть не выворачивало от такого обращения, но он держал себя в руках. В итоге с этого всегда начиналась его любимая игра правда-ложь. Он всегда играл в неё с Игнасием, хоть тот и не подозревал об этом. Не подозревал, поэтому всегда проигрывал.
— Король отправил отряд в поддержку эльфам. Но никто из них не может приблизиться к Монолиту, — это чистейшая правда. — Отряд не слишком большой, — это была не правда и не ложь, просто субъективное мнение. — Большую часть сил они, скорее всего, отправят на обследование леса, так что тыл останется незащищённым, — опять же не ложь, а всего лишь предположение, пускай намеренно ошибочное, но всё же.
— Имеет ли кто-то другой кроме драконов доступ к Монолиту?
— Вряд ли, — уже почти ложь, но ещё не совсем.
— Полагаешь, сейчас хорошее время для нападения? — Игнасий наморщил лоб, делая вид, что думает. На самом деле он вряд ли думал.
— Пожалуй, — абсолютная правда. Лайт действительно думал, что сейчас неплохое время для нападения, особенно для такого нападения, в ходе которого нападающая сторона должна проиграть.
На этом Лайт хотел было уйти, он даже почти развернулся, но Игнасий остановил его.
— Последний вопрос: ты знаешь, где сейчас твой брат? Он может мне понадобиться.
— Не знаю, я не слежу за ним всё время, — а вот это была уже чистой воды ложь, но Игнасий этого не понял. — Думаю, в этот раз мы отлично обойдёмся и без него. Знаешь ведь, даже наши люди побаиваются Призрака.
Лайт не хотел произносить имя Аллена в присутствии Игнасия, но ещё больше не хотел, чтобы сам Игнасий называл его имени. Но он всё же это сделал.
— Возможно, не в этот раз, но всё же сила Аллена в скором времени нам очень пригодится. В кои-то веки ему совсем не придётся сдерживаться.
Сдерживаться пришлось самому Лайту. Чтобы не сказать чего-то лишнего, он лишь кивнул.
— Всё же Мирра родила мне отличных внуков, — Игнаси произнёс это так мечтательно и довольно, что Лайту захотелось ему что-нибудь сломать. Лучше всего жизнь.
Ему хотелось крикнуть: «Не смей произносить имя моей матери». Но делать этого было нельзя. Отстранённо Лайт отметил, что человеческий эмоции всё-таки очень мешают жить. И всё же он заставил себя сдержанно поклониться. Всё это была лишь одна огромная ложь, в которую пока все верят.
Под маской до сих пор было душно и жарко, зато можно было не улыбаться Игнасию. Можно было смотреть на него с ненавистью. Можно было вообще на него не смотреть.
========== Экстра «В сердце твоём зима» ==========
Они выбежали на крыльцо одновременно и одинаково резко вдохнули колкий запах зимы. Перед ними был снег, бесконечный и бескрайний как и сама зима, которая в этом году пришла слишком рано и слишком резко, но их это ни сколько не расстраивало. Они смотрели в заснеженную даль и ощущали всю бесконечность мира, не понимая толком, что чувствуют, но радовались этому, как радуются только дети.
Сегодня был их день рожденья, общий, один на двоих, но их это не смущало. Да и как могло смущать, если они не так уж и давно перестали считать себя чем-то слишком единым, чтобы иметь даже различные имена.
— Давай играть в снежную битву, — предложил Лени, — в этот раз я могу быть злом, а ты добром.
Ноэ задумался ненадолго, а потом отрицательно помотал головой.
— Нет, ты слишком добрый для зла.
— А ты что, слишком злой для зла? — спросил Лени, улыбаясь.
— Не слишком, — ответил Ноэ, — зато я умею притворяться злым, у меня это отлично выходит!
И, не дав Лени ещё хоть что-то сказать, Ноэ понёсся вниз, перескакивая через ступеньки, чтобы побыстрее соорудить свою «тёмную» снежную крепость, а потом пойти в атаку на крепость Лени. Вообще-то, Лени всегда выигрывал в снежной битве иногда честно, иногда потому, что Ноэ ему поддавался, считая, что это правильно. Ведь в сказках, что читала им мама, добро всегда побеждало зло. И Ноэ казалось, что это правило нерушимо, и чтобы его соблюсти, сказочное зло тоже иногда поддаётся добру, просто потому что знает, что для сохранения равновесия в мире должно проиграть.
***
Ноэ взял в руки меч лет в семь или в восемь, он точно не помнил. Будь воля отца, они с Лени погрязли бы в тренировках ещё лет с четырёх, но мама встала в позу, сказав, что у её детей будет нормальное детство, будь они хоть трижды детьми великого воина.
Ноэ взял в руки меч, а Лени топор, и им обоим вскоре начало казаться, что оружие — неотъемлемая часть их тел. Отца это радовало, он видел великое будущее своих сыновей и делал всё, чтобы воплотить его в жизнь.
Иногда, наблюдая за тренировочным боем отца и Ноэ, Лени думал, что, когда Ноэ сражается, глаза его становятся холодными, как зимнее небо. Ноэ же иногда подмечал, что когда Лени берёт в руки топор, то становится серьёзнее и даже взрослее. Что думал и подмечал отец, было загадкой для них обоих.