Орден ветров (СИ)

Ламберт был суровым и требовательным тренером, да и отцом тоже, но всё-таки Ламберт-отец и Ламберт-тренер — это немного разные вещи. Ноэ и Лени это хорошо чувствовали, им не сложно было видеть в чём-то, казалось бы едином и цельном, разные грани.

У всех людей было великое множество граней, столько не бывает и у самых причудливых кристаллов. Всегда интересно наблюдать, как преломляется свет, проходя через кристалл, за тем, как преломляются эмоции людей, наблюдать было ещё интереснее. Ноэ и Лени порою подмечали немного больше, чем другие люди, но это был их секрет.

Им нравилось подмечать то, как отец смотрит на маму тем самым, особенно тёплым и нежным взглядом, который так сложно было различить в глубине его холодных глаз. Таким взглядом он не смотрел ни на кого больше. Они чувствовали счастье, когда видели, как отец улыбается, глядя на их успехи. Улыбался отец нечасто и почти незаметно самыми уголками губ, но оттого улыбка становилась особенно ценной. Мама дарила улыбки часто и щедро, смеялась звонко и весело, и иногда Ноэ и Лени казалось, что мама с отцом тоже делят эмоции на двоих.

Отец был кумиром для своих сыновей, недостижимым идеалом, к которому стоит стремиться всю жизнь, и, может быть, если повезёт, однажды превзойти. Ради того, чтобы приблизиться к нему, они тренировались почти до изнеможения, до того состояния пока сталь рукояти не станет горячее твоей ладони, пока ноги не начнут подкашиваться, а мир перед глазами размываться.

Мама была совсем другой, понятной и близкой, тёплой и светлой. До неё не нужно было бежать многие годы, стирая ноги в кровь, достаточно было лишь протянуть руку и коснуться той бесконечной любви, которую она несла в себе. Но их мама не была простой и обычной, она была чудесной. Когда им рассказывали про Альтею, в своём воображении они представляли богиню с маминым чертами и, уж конечно, с её глазами, тёплыми и лучистыми, как весеннее солнце.

Их мама была чудесной. Она умела рассказывать сказки голосом загадочным и обволакивающим, как болотные туманы, и задорно распевать воинские баллады так, как не смог бы ни один менестрель. Она умела быть изящной и лёгкой и в длинном платье, расшитом сверкающими камнями, и в простой одежде, держа в руках меч.

У их матери было множество граней, но основными оставались две — на одной жила та, кого они привыкли называть мамой, та, кто любил их больше, чем что-либо на свете. А на другой жила мгла, и как с ней бороться, никто не знал.

***

Они долго делали вид, что ничего не видят, ничего не замечают.

Не замечают, что мама стала слишком часто что-то забывать, вдруг начала их путать или иногда ходить по дому, словно бы что-то ища. Они делали вид, что не замечают волнения отца, его злости непонятно на кого, частых отлучек. Ноэ старался не замечать, как иногда что-то больно колет его в сердце, как иногда, словно волна, накатывает беспричинная злость. Лени старался делать вид, что не знает о том, что Ноэ старается чего-то не замечать.

Но всё становилось лишь хуже.

***

Ноэ было жарко и холодно одновременно, он стоял в пустом коридоре и пытался выровнять дыхание. Дышать было сложно и даже больно, словно рёбра вдруг сдавили лёгкие.

Он никак не мог забыть того взгляда, которым посмотрела на него мама. Когда он только вошёл к ней в комнату, она глянула на него, как будто никак не могла вспомнить, где видела столь знакомое лицо, но это было привычно. С этим Ноэ уже смирился, не смирился он с тем, что случилось потом. Через пару секунд взгляд мамы отразил не привычное узнавание, а страх. Она отшатнулась, будто увидела вместо своего сына то, что сидело глубоко у него внутри.

А внутри у него что-то сидело. Что-то тёмное, страшное и бесконечно мощное. Что-то, с чем обычному человеку никогда не справиться. Ноэ не признавал его столько, сколько мог, но теперь, увидев его отражение в маминых глазах, понял — «оно существует». Из сказок, слышанных в детстве, Ноэ помнил, что кто-то зовёт это что-то тьмой, а кто-то силой, и оба эти имени в равной степени правдивы и ложны. А истинного имени никто не дал, ведь был поглощён раньше, чем смог сделать это.

Ноэ подумал, что его тоже однажды поглотят, как зимою снега поглощают поля и луга, и думал лишь о том, почему этого до сих пор не случилось.

Тьма ответила ему, что время ещё не пришло. Тьма сказала, что он в её власти, и у него нет иного выбора, кроме как делать то, что будет угодно ей и ждать. Ноэ подумал, что не хочет знать, чего ему нужно ждать и тьма ему не ответила.

Случайно глянув в белёсое от мороза оконное стекло, Ноэ увидел в нём не своё отражение, а отражение тьмы. Кожа серая, как пепел, угольно-чёрные волосы — он словно выгорел изнутри, и только два кроваво-красных огонька глаз ещё продолжали гореть, но это был не тот огонь, что согревает. Этот огонь мог лишь уничтожать и обжигать. Тьме было так угодно.