Первый удар часов звучит громко и гулко. Он будто проноситься по всей онемевшей Гавани порывом ветра. И этот самый ветер ударяет Акире в спину, распахивая оконные створки. Странно, раньше ей казалось, что они открывались наружу.
Второй удар звучит чуть глубже и тише, закрадываясь куда-то внутрь. И Аллен, стоя посреди сияния и блеска, сжимает руку Элисии чуть сильнее, словно бы подкрепляя своё желание.
На третьем ударе она прикрывает глаза и скрещивает пальцы на свободной руке. На удачу. Элисия улыбается почти как ребёнок и, быть может, со стороны выглядит глупо, но её это совсем не волнует. Она знает, что Аллен смотрит, на неё и тоже улыбается, и, чтобы это знать, ей даже не нужно открывать глаз.
На четвёртом ударе хлопает входная дверь и Эдем замирает, но не оборачивается. Она стоит во дворе гильдийского дома Фрихет и смотрит на площадь немного сверху. Площадь похожа на звёздное небо, мерцающее и яркое, только куда более близкое. Эдем поднимает глаза и видит, как стрелка сдвигается ещё не деление. И звёзды. Одна из них падает и, искрясь, летит куда-то за пики Клыкастых гор. Чувствуя, как что-то тёплое опускается ей на плечи, она почти знает, что собирается пожелать.
— Замёрзнешь ведь, — говорит Ноэ, пока часы бьют пятый раз.
Он не очень понимает, зачем Эдем выскочила на улицу, и что такого важного в том, чтобы смотреть сейчас на эти часы и на звезды те, что на небе, и те, что под ногами. Но кто Ноэ такой, чтобы гнать её в тепло против воли. Поэтому он просто накидывает Эдем на плечи свой плащ.
Вообще-то ему нет дела до этого праздника. По крайней мере он сам себе так сказал. Зима так прочно ассоциируется у него со смертью, что заглушить боль в сердце никак не выходит. Но если Лени и Эдем решили, что конец года — это всё-таки праздник, то он, может быть, тоже…
— Вы видели, звезда упала? — Лени выскакивает на улицу на шестом ударе часов, и замирает смотря на небо.
— И ты туда же, — вздыхает Ноэ, имея в виду то ли звёзды, то ли лёгкую одежду, в которой выскочил Лени, а может, то и другое. Но Лени не холодно.
Сердце бьётся часто-часто, и зимний холод словно бы отступает. На самом деле Лени ненавидит зимы. Но этот день исключение. Этот день находится вне сезонов и даже вне времени, потому что куда больше минуты успевает пройти, пока бьют часы на главной площади.
Увидев падающую звезду, Лени уже загадал желание. И теперь он не уверен, может ли загадывать ещё одно, но, кажется, по законам, что властны над всеми мирами, желания может быть целых три.
На седьмом ударе часов Юфи усмехается, глядя с балкона вниз. Эдем, Ноэ и Лени, стоят во дворе и чего-то ждут, словно надеясь увидеть тот момент, когда сменится год. Всё это ненаучно. Особенно традиция загадывать желания. Кто сказал, что они должны сбыться? На основе чего были сделаны эти выводы? Хотя, может, есть смысл проверить эту гипотезу опытным путём…
Когда раздаётся восьмой удар, Гензаи довольно улыбается. Головная боль, мучившая его весь день, наконец утихла. И ему кажется, что он никогда не чувствовал себя лучше.
Он смотрит в окно на огромные часы, на то, как начинающаяся метель скручивает ветер в причудливые вихри, поднимая только что упавший снег. В снежной пелене Гензаи чудится её силуэт, но ему от этого даже почти не больно.
Соранико входит почти беззвучно, за ней в комнату врываются Антейку и Анд. Эльф к тому же ещё и держит поднос с напитками, с присущей его народу ловкостью, отводя его в сторону от руки Антейку, которой, видимо, уже хватит.
Почему-то именно в этот момент, Гензаи особенно остро понимает, что кроме осуществления желаний своих согильдийцев ему нечего желать.
На девятом ударе Силико отпивает из бокала и смотрит на Куруми, довольно щурясь. Эльфийка сказала, что пить можно только после того, как часы пробьют двенадцать раз, но их часы вообще не бьют, а тикают, да и терпение у Силико не безгранично. К тому же она не так уж и сведуща в праздничных традициях людей, так что ей простительно. А вот желание загадать, пожалуй, стоило бы.
На десятом ударе Куруми вздыхает с деланным осуждением, но всё равно не может скрыть улыбку. Для эльфов конец года тоже особенный день. Причём не только для светлых эльфов, но, видимо, даже для тёмных. Иначе как объяснить то, что Элрион сегодня был каким-то уж очень спокойным и тихим. Или то, как он сейчас почти заворожённо смотрит на небо, стоя у раскрытого окна и вдыхая прохладный воздух эльфийского леса. Куруми не знает, принято ли у тёмных эльфов загадывать желания, поэтому на всякий случай желает что-то и для Элриона тоже.
На одиннадцатом ударе часов тот, кому нечего больше желать, смотрит в окно долгим, ничего не выражающим взглядом. Из зарешеченного окна его комнаты не видно часов, зато видно площадь. Ему кажется, что в этой толпе он может различить кого-то знакомого. И ему кажется, что если бы он ещё мог чего-то желать, то…