Орден ветров (СИ)

Это было похоже на взрыв, на что-то среднее между восторгом и ужасом. Это как выныривать из ледяной воды, выходить на свет из кромешной тьмы.

Волна огня рванулась вперёд, снося всех на своём пути. Большинство монстров, скорее всего, даже не поняли, что их убило. Пламя сожрало их без остатка и наконец успокоилось, насытилось. Ненадолго.

Ноэ стоял посреди выжженного пустыря. Чёрное пятно на фоне белого снега, клякса на бумаге. Он особенно остро ощущал на себе испуганные взгляды других членов отряда, но ему не было до них дела.

Ему было безумно плохо. И одновременно он был почти счастлив.

— Кажется, я говорила тебе сдерживаться.

Сильный тычок посохом в солнечное сплетение заставил Ноэ согнуться пополам и закашляться.

— Я сдерживался! — прорычал он, борясь с душащим его кашлем.

— О да, сегодня ты ранил лишь двоих союзников, а не пятнадцать, — Соранико смотрела на него строго и холодно, как на провинившегося ребёнка, которого собирались отчитать.

— Видишь, я совершенствуюсь, — фыркнул Ноэ, когда наконец смог нормально дышать. Он ненавидел Соранико за её умение ударить так, чтобы заставить тебя ещё пару минут ловить ртом воздух, словно рыба.

— Совершенствуешься в разрушении, — вздохнула она, — ты сжёг с десяток наших укреплений. Но это уже чуть лучше, чем было две недели назад. А теперь иди к лекарям, не хватало, чтобы ты тут кровью истёк.

И она ушла. Точнее телепортировалась, растаяв в воздухе фиолетовой вспышкой. Её последние слова глухо отдались в голове. Было бы ещё от чего истекать кровью. Мелочи.

Пламя медленно затухало. Становилось холодно.

— О богиня, у тебя же плечо прокушено, — прозвучало очень взволновано где-то совсем рядом. — Тебе срочно нужно к лекарю!

Точно. У него прокушено плечо. Зубы у монстров противные, мелкие, частые и острые, а челюсти сильные. Они впиваются так сильно, что порой могут отцепиться, только вырвав из тебя кусок плоти. Это должно быть больно. Но почему тогда он чувствует только мерзкое ощущение липкого холода на руке, затихающий жар пламени и больше ничего?

— Ноэ! Ты слышишь меня вообще?

Эдем обхватила руками его лицо, заставив посмотреть себе в глаза. Светлые и синие, как небо над головой. А ещё она была значительно ниже, так что Ноэ пришлось склонить голову так, будто он в чём-то виноват.

— Я веду тебя к лекарю, а ты не упрямишься, хорошо? — спросила она так, будто говорила с ребёнком. Очень непослушным и проблемным ребёнком.

Ноэ молча кивнул, потому что не знал, что ответить. Он вообще часто не знал, что ей ответить, когда она смотрит на него так. Ноэ не мог объяснить как так, но было в этом взгляде какое-то невыносимо огромное чувство, против которого он оказывался беспомощен. Если подумать, он против многих чувств оказывался беспомощен.

Пламя всё ещё глухо билось в груди, чуть медленнее, чем сердце, но чуть быстрее, чем хотелось бы самому Ноэ. Зато он всё ещё почти не чувствовал боли. Ему было интересно, если во время того, как пламя ревёт и беснуется, пронзить ему грудь, выломать рёбра, вырвать это пламя из него вместе с сердцем, он почувствует хоть что-то, кроме пустоты, холода и тишины?

***

Гензаи терпеть не мог зиму, потому что всё кругом белое, все кругом белые. Один он — чёрная тень, прожжённое пятно на белоснежном покрывале.

Гензаи терпеть не мог белый. Потому что да что это вообще за цвет такой? Когда всё белое — это как будто бы не хватило пигментов, красителей. Это как будто ленивый художник ушёл, не докрасив свою картину. Белый — это отсутствие цвета, отсутствие вообще чего бы то ни было. А ещё белый цвет режет ему глаза, привыкшие зорко видеть в полумраке и темноте.

Щурясь, кутаясь в шарф и натягивая капюшон, Гензаи надеялся преодолеть расстояние от гильдийского дома до замка как можно скорее. Он ненавидел то, что ему теперь приходится делать отчёты лично. Нет, почтовой птички с письмом им теперь недостаточно. Нет, курьера с подробным письменным отчётом тоже. Можно, конечно, посметь возразить, что ты вообще-то занят тем, что оберегаешь их дворец от монстров и спал часов семь, и то суммарно за всю неделю. Но тебе непременно ответят «а не слишком ли много ты на себя берёшь?», «мы, между прочим, тоже здесь не бездельничаем». Из уст герцога Стюарта это звучит как: «ах ты мерзкая шавка, смеешь на меня рычать? Неужели забыл, кто твой хозяин? Кусаешь руку, которая тебя кормит?»

Если бы Гензаи действительно «кормила» именно рука Стюарта, он бы отгрыз её по локоть, а потом загрыз бы и самого Стюарта, невзирая на любые последствия.

Но сегодня Гензаи повезло — а может, повезло Стюарту, потому что Гензаи был в таком состоянии, что вполне бы мог воплотить свои желания в жизнь — отчитываться пришлось только перед Терамаем. Клирик был милостив, удовлетворился очень кратким отчётом, расспросил о состоянии здоровья бойцов, о количестве раненых, ещё о чём-то, наверное, важном. Гензаи отвечал не думая, о том, что говорит. Все мысли его были сосредоточены только на том, как хочется есть и спать. По пути он даже завернул в лавку и купил кое-что съедобное, но оно пока так и лежало в сумке.