— Нет, я просто складываю чемоданы, потому что собираюсь переехать из этого дома. Здесь меня обижают всякие старухи…
— Да куда ж ты собираешься, чудачка? Думаешь так легко устроиться где-нибудь?
— Я перееду к Мальчику с Пальчик. Когда я ему тогда подарила сломанную трубку, он сказал: «Сердечно Вам благодарен, донна Эмилия. Мой дом всегда открыт для Вас. Буду счастлив Вас видеть». Настало время воспользоваться его приглашением. Я переезжаю к нему.
— И ты думаешь, что поместишься в его домишке? Разве ты забыла, что он вот такой малюсенький, твой Мальчик С Пальчик?
Эмилия приложила палец ко лбу, предавшись глубоким размышлениям. Да, действительно, она чуть было не совершила величайшую глупость: если б она переехала к Мальчику С Пальчик, то ей, возможно, пришлось бы спать на дворе, под открытым небом, подвергаясь опасности нападения разных диких зверей типа сов и летучих мышей… И, так как она панически боялась летучих мышей и сов, то и решила остаться.
— Ладно, я остаюсь, но тебе придется подарить мне новое шелковое платье с бантом и даже, пожалуй, с оборками. Подаришь?
— Подарю, чертенок, подарю, только с одним условием.
— С каким?
— Что ты попросишь прощения у тетушки Настасий. Я сейчас в кухне была — она очень расстроена, у нее ведь такое доброе сердце — ни с кем ссориться не любит.
Примирение состоялось немедленно, причем Эмилия ухитрилась тут же выпросить у тетушки Настасий ее любимую булавку — синюю с голубкой. У тетушки Настасий было три таких, с голубками: одна синяя, другая зеленая, а третья какая-то пестренькая. Эмилия уже давно мечтала о такой булавке, ну так сильно мечтала, как только может мечтать кукла, — очень уж ей эти голубки нравились, такие нежные, милые!…
Глава 5.
Жоан представь себе.
После перемирия тетушка Настасия заперлась в кухне, чтоб спокойно и не торопясь вырезать брата Буратино. Примерно через час она появилась на веранде со своим шедевром.
— Готово! Не так чтоб больно хорош, но, по-моему, видный! — сказала она, явно любуясь произведением своего искусства.
Послышалось общее разочарованное «ах!» Нет, просто невозможно было вообразить себе что-нибудь более уродливое, чем этот несчастный деревянный человечек: руки росли у него прямо откуда-то из середины туловища; ноги как-то не стояли и разъезжались в разные стороны; нос изображался спичкой, а голова — о! — голова была похожа на помятый плод кажу и была приделана к туловищу кривым гвоздем, который еще к тому ж вылезал из спины -обязательно наколешься!
Педриньо расстроился:
— Какой ужас, тетушка Настасия! Да ты какого-то уродца сделала! Позор для нашей семьи!
— А дерево сильно стонало, когда ты делала человечка? — спросила Носишка.
— А и вовсе молчало… — сказала тетушка Настасия огорченно.
— Ничего не понимаю! — разволновался Педриньо. — То есть бревно так стонало, когда я его рубил, а этот кусок дерева молчит как мертвый! Здесь что-то кроется.
Граф, читавший свою «Алгебру» в уголке, услышав такие слова, замигал и вмешался в разговор, высказав следующую научную точку зрения:
— Я держусь того мнения, что, для того чтобы брат Буратино ожил и получил дар речи, надо на него дуть. В древних сказаниях индейцев Бразилии часто встречается такой мотив: когда подуешь на мертвое тело, то оно оживает. Я держусь того мнения, что…
— Я тоже держусь… — подхватила Эмилия, которая в эту минуту вошла, — по-моему, если сильней подуть, то Жоан Представь Себе обязательно оживет.
Все повернулись к ней в страшном изумлении:
— Что это за такой Жоан Представь Себе? Что ты еще выдумала, Эмилия?
— Жоан Представь Себе — самое лучшее имя для брата Буратино, -уверенно отвечала кукла.
— Почему?
— Жоан — потому, что так у нас в Бразилии зовут многих мальчиков. А Представь Себе — потому, что все уж тут придется себе представлять… Представь себе, что он совсем не урод. Представь себе, что у него на спине нету гвоздя. Представь себе…
— Довольно, Эмилия. Имя очень подходит, — сказала Носишка, искоса глядя на брата Буратино, — ты права. Лучшего имени и не придумать.
Все нашли, что так оно и есть и что Эмилия — лучшая «выдумщица имен» во всем мире.
— В таком случае… — начала Эмилия.
— Я знаю, — прервала Носишка: — ты хочешь, чтоб тетушка Настасия сразу же дала тебе булавку, которую ты у нее выпросила.
Старая негритянка сокрушенно вздохнула и вытащила булавку из своего передника:
— Бери, разбойница… И до чего ж ты разбойница стала, страсть! Когда-нибудь попросишь очки и зубы донны Бенты, господи, помилуй нас!…