— Ты хочешь убить этих людей? — Хериберт взглядом показал на норвежцев, чуть поодаль сидевших возле своих костров, и поднял на Рери вопросительный взгляд.
— Я хочу одержать победу. А иного способа, кроме как разбить их по частям, у меня нет.
— Но тогда кровь их будет и на моих руках. А этого я делать не стану.
— Не станешь? — Рери в гневе вскочил на ноги. — Да кто ты такой, собака? Я могу убить тебя хоть сейчас! Я мог убить тебя еще там, возле моря. Я подарил тебе жизнь, и она все еще в моих руках! А ты еще будешь выбирать, что тебе делать, а что нет!
— Моя жизнь в твоей воле, Хрёрек. — Хериберт тоже встал, по своей привычке взявшись за собственные локти и опустив голову, ухитряясь в этом смиренном положении сохранять твердый и непреклонный вид. Рери уже готов был восхищаться этой его способностью, но пока не понял, как тот это делает. Волнение его выражалось только в том, что он чаще обычного дергал головой и моргал левым глазом. — Но совесть моя не позволяет мне участвовать в столь богопротивном деле.
Рери глубоко вздохнул, с усилием подавляя досаду и желание заорать или смазать упрямца по зубам. Почему-то он знал, что ни это, ни более решительные способы воздействия тут не помогут. Да и внимания норвежцев к их беседе привлекать не следовало. Поэтому он снова сел и знаком велел упрямому монаху опуститься рядом. Ведь он хотел, чтобы Хериберт не просто согласился уйти из-под стен каструма, но действительно дошел до Харальда и передал все, что нужно.
— Скажи: что тебе дороже всего? — почти спокойно спросил Рери, сердито глядя на бенедиктинца.
— Спасение души.
— Что?
— Я знал, что ты не поймешь… Ты ведь хочешь знать, что для меня дороже здесь, на земле?
— Да. Ты говорил, у вас там. — Рери махнул рукой в ту сторону, где остался злосчастный поселок Сен-Валери и давшая ему имя обитель, — были какие-то сокровища. Ты не хочешь получить их назад?
— Ты предлагаешь их вернуть?
— Подумай своей упрямой головой. — Рери с презрением посмотрел на выбритую макушку монаха, к нелепому виду которой никак не мог привыкнуть. — Если ваши сокровища останутся у Хёгни и Оттара, то вы их не увидите больше никогда. А если они попадут ко мне, то я обещаю их вернуть тебе. Ну, может, не все, потому что я не могу решать за всю дружину, люди должны получить свое вознаграждение. Но хотя бы часть ты получишь. Это достаточная плата за то, чтобы пройти четыре «роздыха»?
Брат Хериберт задумался; Рери молча ждал.
— Я соглашусь помочь тебе, но при одном условии, — начал он. Рери продолжал молча ждать. — Ты вернешь мне самые драгоценные сокровища — моих братьев из нашей обители. Восемь добрых братьев святого Бенедикта из Сен-Валери да двадцать братьев из Сен-Рикье во главе с аббатом попали в плен, и им грозит пережить все те же невзгоды, что выпали на мою долю, если не худшие. Верни им свободу, чтобы они продолжали славить Господа в наших святых местах, где молитвы к престолу Его возносятся уже более двухсот лет, и не пересох бы источник духовной влаги…
— Ты хочешь получить назад своих людей? — уточнил Рери, поняв, что главное сказано и дальше начинаются «стихи», как называл Орм малопонятные речи монаха.
— Ты понял меня.
— Ты их получишь. Доволен?
— Выбирая между спасением собак и детей, надлежит выбирать детей. Впрочем… — Хериберт вдруг смутился, осененный новой мыслью. — Добрые христиане, убитые язычниками, припадут к престолу Господа, Отца нашего. Но язычники, погибшие во мраке, обречены лишиться спасения навеки. Быть может, они могли бы принять в сердца свои слово Божие…
— Духовный источник пересохнет! — напомнил Рери, уже теряющий последние остатки терпения. — Ты сказал, что согласен.
— Я согласен. Но я прошу тебя, Хрёрек, еще об одном одолжении. Пока я остаюсь с тобой и твоими людьми, позволь мне нести им слово Божие. Я сейчас подумал, что, возможно, Господь, столь упорно сводя меня с воинственными язычниками, желает, чтобы я просветил их жестокие сердца и смягчил их учением любви к ближнему…
— Неси, неси, — позволил Рери. — Но сначала отнеси мои слова Харальду и Вемунду, это будет для меня не менее ценно.
— Это только ты так думаешь. Но я не теряю надежды. В душе твоей есть искра, Хрёрек, она не окончательно огрубела среди ваших жестоких заблуждений. Ты доступен голосу милосердия и сердечного участия, и я верю, что со временем проникнет в нее образ Христа, который есть Слово, Мудрость, Свет…
— Смотри на людях обо мне такого не скажи! — предостерег Рери, уже почти привыкший к чудачествам Хериберта и не принимавший их близко к сердцу. — А то еще уважать перестанут из-за твоих глупостей. Вот тебе, — он стянул с пальца серебряный перстень, который ему на прощание подарила Хильда, и сунул в руку Хериберту. У Харальда имеется точно такой же, поэтому сомнений не возникнет. — Покажешь нашим. А теперь извини, мне придется обойтись с тобой грубо. Иначе они могут и тебя не выпустить.
С этими словами он схватил монаха за шиворот и что было силы толкнул.