Орел и полумесяц (СИ)

— Наберись терпения, — сказала ему Габриэль, — я уже подхожу к развязке этой печальной истории. Нельзя сказать, чтобы роды у меня были тяжелыми, но я отчаянно боялась происходящего со мной, чем только делала себе хуже. Наконец, все закончилось, и я услышала нежный детский плач — плач моего ребенка, которого принявшая у меня роды Зена тут же показала мне. Со слезами радости я взяла малютку на руки, мысленно прося у нее прощения за то, что временами не хотела ее и думала о ней со страхом. Зена какое-то время умиленно смотрела на меня… на нас, но потом на лице ее появилось встревоженное выражение, и моя подруга проговорила: «А что, если она действительно окажется злой?» «Этого не может быть, — чуть не сорвалась на крик я, — но даже если это случится, я помогу ей также, как помогла тебе! Это моя надежда… так я ее и назову — Надежда!» «А если ей уже ничто не сможет помочь? — не унималась Зена. — Вспомни, она ведь не только твоя дочь, но и дочь бога зла Дахока.» Я покачала головой и чуть виновато улыбнулась, после чего произнесла: «Зена, она не может быть его дочерью. Я не знаю, что тогда произошло со мной в храме, но моя Надежда родилась не от какого-то огненного духа, а от человека из плоти и крови. Она — человеческое дитя, пусть и не совсем такое, как обычные дети. Я должна тебе кое-что рассказать. Прости, что не сделала этого раньше…» Зена изумленно посмотрела на меня и проговорила: «Ты… ты о чем?» И тут я рассказала ей обо всех подробностях своей роковой встречи с Цезарем. Слушая меня, она мрачнела все больше и больше. Моя исповедь убила ее. «Как ты могла? — простонала она, дослушав ее до конца. — Я же говорила тебе, что он за человек! Он влечет к себе как огонек бабочку… и с тем же результатом.» «Он не такой, — попыталась возразить я, — он просто…» «Он просто мерзавец! — не дав мне договорить, процедила сквозь зубы Зена. — Этот человек — зло, а твой ребенок может оказаться похожим на него!» «Но… но…», — принялась мямлить я, поняв, что сделала только хуже, рассказав обо всем этом ненавидевшей Цезаря всеми фибрами души Зене. Теперь у нее было куда большее предубеждение против моей дочери, чем вначале. Она склонилась над моей Надеждой, которую я невольно крепче прижала к себе и принялась разглядывать детское личико, будто уже ища в его чертах сходство со своим врагом. Но моя крошка не была похожа на Гая Юлия… она, вообще, пока что ни на кого не была похожа.

Габриэль немного помолчала, переведя дух, а потом снова вернулась к истории своей Надежды, которую жадно, стараясь не пропустить ни одного слова, слушал Марк Антоний.

— Моя малышка росла и развивалась очень быстро, также как и в моей утробе. Она становилась настоящей красавицей, одни громадные голубые глаза стоили поэмы! Как-то Зена не очень довольным голосом указала на то, как быстро растет Надежда. Это ли не признак демонической природы? Я не растерялась и нашла, что ей на это ответить. «Цезарь ведь происходит от богини Афродиты, вот моя Надежда и растет быстро! Она такая, как Геракл! — засмеялась я. — Взгляни, она и похожа на Афродиту — волосики и глазки уже такие же!» Зена что-то пробурчала в ответ, на том разговор и закончился. Материнство подарило мне несколько счастливых дней, которые, увы, быстро закончились. Произошло несчастье — игравший с Надеждой воин был найден мертвым. Он был задушен. Зена принялась вопить, что знает, кто убил его и что она положит этому конец.

— Наверное, это был кто-то из его товарищей, с которым он что-то не поделил, — предположил Марк. — Варвары же…

— Нет, — вздохнула Габриэль. — Это была Надежда. Тогда я не хотела верить в это и защищала ее как могла от Зены, но дальнейшие события показали, что моя подруга была права.

Антоний хмыкнул:

— Ребенок задушил здоровенного вояку… Верю-верю, как же! Видать, ненависть Зены к Цезарю была уж очень велика, раз она была готова свалить на его маленькую дочь даже чье-то убийство.

— Увы, это действительно была Надежда, — покачала головой Габби, — но тогда я отказывалась в это верить и обманула Зену, сказав ей, что сама убила свою дочь, поняв, какую угрозу для мира несет она в себе. На самом же деле я положила свою дочку в корзинку и пустила ее по реке. Этот мой шаг оказался ошибочным и даже преступным, потому что время спустя моя вернувшаяся и выглядевшая восьмилетней дочь точно также убила сына Зены. Тогда я…

— Тогда ты? — строго спросил Антоний.

— Тогда я решила исправить свою роковую ошибку и отравила ее.

Габриэль опустила глаза.

— Ты убила дочь Цезаря, поверив россказням Зены?! — накинулся на нее Антоний.

— Но она действительно была убийцей, прирожденной убийцей, — с болью в голосе возразила Габриэль. — А еще она была коварна, хитра и умела играть людьми, словно игрушками, точно также как…

— Как Юлий, — закончил за нее друг Цезаря. — Его больше нет и после него не осталось ребенка, а ведь мог остаться. Подумать только, а ведь я пожалел тебя и хотел отпустить на все четыре стороны вместо того, чтобы распять!

— Распни меня, я не хочу больше жить, — простонала Габриэль.