Оренбургский владыка

Судя по всему, атаман имел в виду казаков станицы Красногорская, отказавшихся поддержать повстанческие отряды, – станичники считали, что ни сам атаман, ни его помощники им не указ, и Дутов отдал распоряжение отправить в непокорную станицу карательный отряд.

– Точно так же я поступаю и с пленными, которые выкрикивают вздорные и вредные большевистские лозунги, несут разную политическую чушь. Хватит! Наговорились! Намитинговались, навыкрикивались глупых цыганских лозунгов! Глупостей мы вообще наделали более чем достаточно, мы почти потеряли Россию!

– Расстреливать людей не жалко было, господин атаман?

– Жалко. Очень жалко. Но не расстреливать нельзя.

– Какой вы видите власть в будущей России?

Дутов замолчал на несколько мгновений, загорелое живое лицо его обрело неподвижность словно окаменело, даже глаза и те остановились, видимо, на непростой вопрос этот он отвечал и раньше, но всякий раз вносил в ответ поправки, – потом, вытянувшись, как бравый кадет перед старым паном, ответил:

– Правительство должно быть деловое, персональное, составленное из людей с именами, которые имели бы вес, значение и силу.

– Допускаете ли вы возвращение царя?

– Нет.

– А как вы относитесь к военной диктатуре?

– Отрицательно.

Все-таки в политике Дутов разбирался пока слабо, в вопросах государственного устройства – еще слабее, в простых вещах плавал, путался, что было отмечено членами сибирского правительства.

Визит атамана не остался не замеченным Комучем, и встревожил кое-кого из руководителей. Следом за Дутовым, хотя самого атамана в Омске уже не было – он быстро покинул город, – в Сибирь прибыл заместитель председателя Комуча Брушвит[44]. Параллельно с «заместительством» Брушвит тянул еще одну лямку – командовал в Самаре финансами. Он отличался сообразительностью, коварством и умением разделываться с врагами. Дутова Брушвит невзлюбил еще во время посещения атаманом Самары, при упоминании его имени брезгливо морщил лоб и предупреждал своих товарищей:

– Это коровье седло нас обязательно облапошит.

Так оно и получилось.

Сведения о том, что говорил оренбургский атаман на встречах в Омске, Брушвит собрал очень скоро – сибирякам не был чужд такой разговорный жанр, как «стук», – и в Самару Брушвит вернулся кипящим от злости.

– Неплохо бы с этого толстого куска мыла содрать генеральские погоны, – заявил он.

– Неплохо бы, – согласились с ним самарские коллеги, – только как это сделать? Стоит нам совершить хотя бы одну такую попытку, как оренбургские казаки нас не стальными саблями, а деревянными изрубят в капусту.

Одно успокаивало членов Комуча – доклад атамана был встречен в Сибири без особого восторга, некоторые омские деятели вообще приняли его с иронической ухмылкой:

– Дутов раскукарекался, как петух, решивший снести яйцо, а толку-то? Гораздо лучше петуха это делает курица. Она умеет… А Дутов нет.

Но разойтись с Комучем Дутов никак не мог, а Комуч никак не мог существовать без Дутова – атаман прикрывал слишком большой участок фронта. Если он сделает хотя бы один шаг в сторону, образуется такая дыра, в которую унесет не только всех самарских политиков, но и политиков казанских, уфимских, пензенских, вятских… Поэтому, когда Дутов просил у Самары боеприпасы, Комуч в этом ему не отказывал. То же самое было и с продовольствием – в Самаре имелись такие богатые запаса хлеба, что Комуч мог накормить не только Дутова, но и войска всех казачьих атаманов России. У Дутова же с хлебом было еще хуже, чем со снарядами – решить этот вопрос самостоятельно он не мог.

И тем не менее тридцатого июля он объявил о полной автономии своего войска и, соответственно, территории, которую занимали казаки. Осталось только поставить смотровые вышки, да протянуть колючую проволоку – и готово такое же суверенное государство, как Франция с Бельгией.

На следующий день из Самары в Оренбург была отправлена телеграмма о лишении Дутова всех полномочий. В ответ Дутов привычно сложил из трех пальцев общеизвестную фигуру и потыкал ею в сторону Самары:

– А этого не хотите?

В Оренбург из Самары отправился член Комуча Подвицкий. Цель его командировки была ясна как Божий день – подчинить Самаре зарвавшегося Дутова и вместе с ним – строптивых казаков, переждавших худые времена в Тургае. Кстати, повстанцы, остававшиеся на территории войска, чтобы бороться с красными, никак не могли простить участникам «сытого» тургайского похода того, что те пытались отсидеться в Тургае, погреться на печке у тамошних вдовушек – приравнивали такие действия к дезертирству. Это Подвицкий хорошо знал и решил использовать в борьбе против атамана.

На шее Дутова, похоже, начала затягиваться веревка. Подвицкий сумел создать в Оренбургском войске оппозицию Дутову. Семена, посаженные им, дали неплохие всходы.