Оренбургский владыка

Первым против Дутова выступил полковник Каргин, – фигура в войске очень приметная. Каргин был атаманом Первого военного округа. Когда Дутов зализывал раны и приводил себя в порядок в Тургае, Каргин исполнял его обязанности – был официально избран временным войсковым атаманом. Именно Каргин поднял казаков против красных, именно он создал несколько повстанческих отрядов, принесших красным немало хлопот… А Дутов? Дутов тогда ушел от борьбы.

– Я разочаровался в нашем атамане, – заявил Каргин осенью восемнадцатого года.

Узнав об этом, атаман пробурчал:

– Я понимаю, почему часть офицеров недовольна мною… Потому, что я не продвигаю их на более высокие посты. Если у человека потолок командира сотни, он не может вести за собою полк. Командные должности предназначены только тем, кто умеет командовать… И в бою, и в политике.

Против Дутова выступил и есаул Богданов – однофамилец члена войскового правительства, человек храбрый, резкий, умеющий взмахом шашки разрубить на лету воробья, – командир полка. В июне восемнадцатого года он первым вступил в Оренбург. Когда были розданы все лавровые венки, Богданову ничего не досталось, и он сказал с неподдельной горечью:

– Нас благодаря атаману Дутову просто постарались забыть. Напрасно сделал это Александр Ильич. А вот потомки, они обязательно нас оценят. О наших скитаниях, о наших страданиях станет известно России. Как станет известно и о тех лжегероях, которые не принимали участия во взятии города, но были возвеличены и объявлены победителями.

Богданов умел выражаться витиевато, но главное в нем было то, что есаул был упрям, как бык, и всегда добивался цели. Есаул опубликовал в меньшевицкой газете «Рабочее утро» две статьи – обе стреляли по Дутову. Атаман лишь морщился, да ожесточенно крякая, тер рукою шею:

– Вот поганец! Поганец однако… Снять бы с есаула штаны и высечь прилюдно.

Дутов решил примерно наказать Богданова, и ему это удалось.

Двадцатого сентября в Оренбурге собрался Третий чрезвычайный казачий круг. Один из вопросов был посвящен Богданову. Есаула обвинили в том, что он отказался исполнять приказы командующего фронтом генерала Красноярцева – раз.

Не исполнял распоряжения атамана Дутова – два. Выступил в газете с письмом, оскорбляющим войсковое правительство, – три. Самовольно присвоил своему полку имя собственного отца – четыре. И пять – «представил самого себя к производству в чин полковника за подвиги, которые произведенным дознанием не подтвердились», – минуя даже звание войскового старшины.

Есаула Богданова публично высекли.

Дутов, считая себя крупной политической фигурой, обзавелся собственным поездом и личным салон-вагоном, который, кстати сказать, был когда-то закреплен за премьером российского правительства Столыпиным и славился отделкой: красным деревом, бронзой, дорогим бархатом. К поезду был приставлен солидный конвой и постоянная охрана, кроме того, многочисленные повара и приживалки – юные и очень привлекательные. Дутов полюбил роскошь.

Саше тяга Дутова к роскоши нравилась, а вот появление в поезде дам – нет.

– Выгони этих беспутных девок из своего вагона, – потребовала она.

– Да ты что! – Дутов отрицательно покачал головой. – Меня даже собственный конвой не поймет.

– А ты смени конвой, который тебя не понимает.

– Не-е-ет, – медленно, картинно растягивая буквы в простом коротком слове, произнес Дутов.

– Сашка! – Васильева повысила голос.

– Шурка! – Дутов также повысил голос.

Васильева заплакала – некрасиво, тряся плечами, вздрагивая всем телом, а Дутов, глядя на нее, думал о том, что, в сущности, эта женщина ему надоела и сама виновата в том: лезет во все дела. Скоро, наверное, в штабные карты засунет нос.

Кончив плакать, Васильева отерла рукой мокрое лицо, с надеждой глянула на Дутова:

– А, Сашка?

– Нет! – отрицательно покачал головой Дутов.

Опять залившись слезами, она уже жалела о том, что затеяла этот разговор, сердце у нее что-то стиснуло обреченно. Когда она подняла голову и пальцами расклеила слипшиеся ресницы, Дутова рядом уже не было. Атаман перешел в соседнюю комнату – там появился начальник штаба Поляков, тщательно выбритый, пахнущий французским «о’де колоном», неторопливый, внимательный.

Поляков предложил атаману:

– Может, нам этого дурака-есаула сдать в контрразведку?

А, Александр Ильич?

– Богданова?

– Так точно.

– Не надо, – поморщился Дутов. – Сейчас меня не понимает треть казаков, а тогда будет не понимать две трети… Не надо!

Поляков склонил голову:

– Как скажете, Александр Ильич.

– Наша задача – другая: на все командные посты расставить своих людей. Вы понимаете, что я имею в виду? – взгляд атамана сделался жестким, в нем вспыхивали крохотные неяркие молнии.

– Тургайцев? – поспешно спросил Поляков.

– Верно, – крохотные молнии исчезли, голос атамана обрел прежнюю ровность и неторопливость, – тургайцев… Это первое. И второе – нам пора реформировать казачьи части. Тогда позиции различных Богдановых, Каргиных и прочих превратятся в бумагу для подтирания задницы.

– Может, не реформировать, Александр Ильич, а унифицировать? – осторожно поправил шефа начальник штаба.