Оренбургский владыка

Всего четыре месяца Дутов командовал полком. Фронт начал разваливаться. Из окопов стали вылезать немцы, вылезали и русские, обнимались с врагами. На нейтральной полосе разжигали костры, пили шнапс и заедали его сваренными вкрутую куриными яйцами, добытыми во дворах ближайших деревень. Офицеров, которые мешали этим фронтовым братаниям, безжалостно уничтожали – не взирая на чины, авторитет и ордена. На всякого боевого полковника, украшенного наградным золотом, как рождественская елка побрякушками, находился какой-нибудь тщедушный унтеришка со вставными железными зубами, который, не колеблясь ни секунды, со словами «Не мешай, паря, нам с братьями-немаками общаться!» всаживал офицеру в живот штык или пулю, орал во всю глотку, будто ворона, у которой случился запор: «Да здравствует свобода!».

В полку Дутова обстановка была спокойной – казаки офицеров на штыки не поднимали.

В Петрограде происходили события, которые вызывали в рядах фронтовиков нервный озноб. Говорят, царь, желая России покоя и счастливого будущего, собирался отречься от престола в пользу своего брата Михаила, но и Михаил не был в восторге от этой идеи, колебался и отговаривал Николая от таких дурных перемен… В России запахло гражданской войной.

Дутов с любопытством прислушивался к новостям, приносящимся из Петрограда. Главным командиром в армии стал некий штатский человечишко, фамилию которого Дутов раньше никогда не слышал – крикливый, коротконогий адвокат Керенский. В военных делах он смыслил не больше, чем петроградские дворники в астрономии. Ходить под началом такого министра было оскорбительно.

Из штаба корпуса пришла бумага: в марте в Петрограде должен состояться первый общеказачий съезд, необходимо направить туда своего делегата. Цель съезда: выяснение нужд казачества – чего, мол красно-желто-синелампасникам надо?

Прочитав бумагу, Дутов позвал ординарца:

– Приготовь продукты на три дня. Поедем в штаб корпуса.

Ординарец у него сменился вновь, теперь это место занимал Пафнутьев.

– Двух толковых казаков в комендантской роте возьми! Поедем вчетвером.

Оставшись один, Дутов пробормотал с неожиданным раздражением:

– Раньше казаки собирались на круг, сейчас – на съезд. Что-то новомодное и… неприятное. Тьфу!

До штаба корпуса добрались без приключений. Если не считать того, что Пафнутьев забыл взять с собою хлеб – это обнаружилось на полпути, когда завернули в небольшой прозрачный лесок, облюбовали там круглую сухую поляну и на морды лошадей натянули торбы с кормом. Пафнутьев, не найдя в мешке ни одной ковриги, взвыл.

– Да что же это я-я-я… – Он гулко ахнул себя кулаком по голове, глаза его расстроенно заблестели.

– Недотепа и есть недотепа, – осуждающе произнес Кривоносов, которого ординарец от имени командира полка произвел в конвойные.

Дутов молчал. Кривоносов вздохнул, расстегнул добротную немецкую сумку, притороченную к седлу, достал оттуда буханку, предусмотрительно прихваченную у поваров…

– В штаб приедем, я тебе хлеб отдам, – зачастил, давясь словами, Пафнутьев, затоптался на месте.

– М-да! – крякнул второй сопровождающий, белоусый казак Гордеенко с насмешливыми глазами, который в полк прибыл с последним пополнением, вместе с Авдотьей Богдановой и Натальей Гурдусовой.

Пафнутьев виновато глянул на командира полка и съежился еще больше.

– Мало тебя били папа с мамой в детстве, – сказал Кривоносов и также глянул на командира полка: что тот скажет?

Дутов молчал. Это и определило дальнейший разговор: раз войсковой старшина не встревает, значит, дискуссию пора заканчивать.

Штаб графа Келлера занимал большой дом в захолустном, бессарабском городке. Лихой кавалерист Келлер сидел за столом усталый, ко всему безразличный, он писал домой обстоятельное, с советами и указаниями письмо. Лицо было серым, нездоровым, под глазами вспухли мешки.

Когда дежурный адъютант открыл перед Дутовым дверь кабинета, Келлер молча указал войсковому старшине на стул. Дутов сел. Окна в доме были чистыми, с блеском, сквозь такие стекла любой невзрачный пейзаж разом приобретал нарядность. На крыше здания напротив крутили хвостами голуби, ворковали – чувствовали весну.

Кончив писать, Келлер запечатал письмо в конверт, положил на столе на видное место – адъютант отправит его с фельдъегерской почтой, – и, сцепив на животе пальцы, внимательно посмотрел на Дутова.

– Вы слышали о том, что в Царском Селе арестована семья государя?

Дутов ощутил, как что-то жесткое сдавило глотку. Неужели повальное дезертирство, расхлябанность, братания на фронте, враждебное отношение к офицерам, неспособность защитить Россию привели к тому, что царь отказался от трона, как от обычной табуретки, из которой вылез гвоздь, и теперь его вместе с семьей арестовали, как простого холопа, задолжавшего барину пару пятаков?

– Слышали? – повторил вопрос граф Келлер.

Дутов невольно вздрогнул – несколько секунд он находился в странной оторопи, как в обмороке, – не поверил в то, что услышал.

– Нет, ваше высокопревосходительство, – выговорил наконец тихо.

– К сожалению, это так, – лицо Келлера сделалось еще серее. – К сожалению!

– А что за приглашение на казачий съезд, которое поступило к нам в полк?

– Все это – подковерные игры Гучкова, Родзянки, Керенского. Но послать туда делегатов надо – все полки пошлют… – Келлер испытующе глянул на Дутова, будто прощупывая его.

– Будет исполнено! – наклонил голову войсковой старшина.

– Недавно я с удовольствием подписал характеристику на вас, – сказал Келлер, – в ней много добрых слов.

Дутов привстал на стуле:

– Благодарю, ваше высокопревосходительство!

Келлер движением руки вновь усадил командира полка.

– Скажите, Александр Ильич… – Келлер не сводил испытующего взгляда с Дутова, – только откровенно…

Дутов приподнялся вновь, и у графа раздраженно повело плечо. Гость это заметил и немедленно опустился на место.

– Я готов, ваше высокопревосходительство, – проговорил он четко, как на офицерском приеме.

– Царская семья в опасности. Ее, Александр Ильич, надо выручать. Готов ли ваш полк, шефом которого является наследник, пойти в Петроград на выручку?

– Готов! – не колеблясь, ответил Дутов. – Дайте только приказ. А уж шефа своего… – Дутов прижал к груди руку, – мы никому не дадим в обиду. Все офицеры наши помнят, что служат в казачьем, Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полку, и сочтут за честь, получив приказ, пойти на выручку.