Оренбургский владыка

– Союз казачьих войск должен осудить генералов Корнилова и Каледина! – Керенский резко взмахнул кулаком, рассек воздух. – Корнилов – изменник, Каледин – мятежник.

Эта странная формула «Корнилов – изменник, Каледин – мятежник» уже несколько дней сидела у министра-председателя в голове, никакой ветер не мог ее оттуда выдуть.

– Приказываю сделать это немедленно! – Керенский вновь повысил голос, ткнул костяшками кулака в воздух, словно хотел подчеркнуть, что такого решения от казаков сам Господь Бог требует: – Не-мед-лен-но! – по слогам повторил глава кабинета министров.

Греков побледнел, его лицо сделалось подбористым, худым, и он упрямо мотнул головой:

– Этого сделать я не могу.

Керенский вскинулся, будто в живот ему больно ткнули кулаком.

– Почему?

– Не имею полномочий.

Керенский рассвирепел:

– Ну так поезжайте к себе и соберите эти полномочия! К вечеру резолюция чтоб была у меня!

Греков вытянулся.

– Вот-вот, – одобрительно проговорил Керенский. – Иначе Временное правительство откажет в доверии Союзу казачьих войск.

Это было уже серьезно.

Когда Греков вернулся к себе, Дутов сидел за столом и что-то писал – о болезни своей он уже позабыл. Увидев Грекова, отложил ручку в сторону:

– Ну что там, рассказывай.

– Керенский, требует, чтобы мы срочно приняли резолюцию…

– «Корнилов – изменник, Каледин – мятежник»? – перебил его Дутов.

– Так точно!

– Не дадим мы ему такой резолюции.

– Тогда Керенский вызовет нас к себе и арестует.

Дутов с сомнением покачал головой:

– Вряд ли. Не осмелится.

– Настроен он решительно.

– Керенский всегда настроен решительно. Только проку от этого…

Греков оказался провидцем: назавтра Керенский пригласил к себе членов президиума Союза казачьих войск, всех до единого, – и повторил свои требования. В кабинете повисла гнетущая тишина – ни один звук не долетал сюда извне.

– Мы же приняли резолюцию, Александр Федорович, – произнес Дутов, – и предложили свои услуги по наведению мостов… Даже в Могилев собирались ехать.

– Это ничего бы не дало, – Керенский привычно загнул на руке палец, – поскольку с переговорами и вы и мы безнадежно опоздали. А также потому – Керенский загнул еще два пальца, сразу оба, – что решение казачьего офицерства, а не трудовых казаков. Рядовые казаки меня знают и поддерживают, не то, что вы… Можете быть свободны. Сегодня вечером я жду резолюцию.

Дутов ощутил, как по спине у него пополз холодный пот – в голосе Керенского прозвучали зловещие нотки. «А ведь чего доброго, этот отставной адвокат возьмет, да засунет нас в каталажку, – невольно подумал он, – а потом, после короткого разбирательства, поставит под стволы винтовок. Время ныне мутное, горячее, человеческие жизни никто не считает… Греков был прав».

Внешне, однако, Дутов выглядел спокойно. Керенский, словно угадав, о чем он думает, ухмыльнулся неожиданно ехидно, понимающе и помотал перед лицом казачьего предводителя сухой ладошкой:

– Вы мне совершенно неопасны, я хочу, чтобы вы это понимали. На вашей стороне – казачье офицерство, на моей – трудовое казачество. Вот и все, сударь, – Керенский сделал ловкое движение, будто стянул с себя шляпу и провел ею по воздуху, – можете быть свободны, – повторил он. – Но к вечеру я жду резолюцию, где черным по белому должно быть сказано, что Корнилов – предатель, а Каледин – мятежник. Именно такая резолюция нужна Временному правительству и никакая другая.

День тот выдался в Петрограде мирный, с высоким белым небом и ласковым ветром, прилетавшим откуда-то из гатчинских предместий, но Дутов чувствовал себя неуютно. В шесть часов вечера он собрал на заседание Совет, где рассказал о последней встрече с премьером, о требованиях Временного правительства и злополучной резолюции.

– Ну а сами-то вы, Александр Ильич, за эту резолюцию или против? – спросил кто-то из прокуренного угла кабинета.

– Против, – коротко, не раздумывая, ответил Дутов.

Пока заседали, пришло сообщение, что Корнилов и Каледин объявлены вне закона: одному прилепили, как и требовал Керенский, клеймо изменника, другому – поддержавшего его мятежника. Хотя оба они были безмерно преданы России.

Дутов недоуменно покачал головой, сжал пальцами виски.

– Это уже слишком, – произнес он с горьким вздохом.

Заседание прервали – позиция Совета была ясна, и Дутов совместно с Карауловым засел за письмо министру председателю. Оно далось трудно, покорпеть над ним пришлось полтора часа.

Письмо было осторожное, состояло из очень аккуратных слов, но в мягкую оболочку был засунут жесткий штырь. Суть «железной начинки» была проста: и Корнилов, и Каледин – казаки, а у казаков принято разбираться со всякими обвинениями детально, до мелочей, и пока не будут выяснены все обстоятельства проступков «изменника» и «мятежника», они не могут быть осуждены. Это – раз. И – два. Каледин является выборным атаманом, за него проголосовал Донской войсковой круг, поэтому нельзя снимать его повелениями сверху, для этого войсковой круг надо созывать вновь.

Бумага была спешно обсуждена на Совете, получила общий «одобрям-с», и ее запечатали в конверт.