Оренбургский владыка

Из Петрограда Дутов привез тяжелый тюк с газетами, Еремеев едва с ним справился: когда вытаскивал из вагона, хрипел, как мерин, которого надсадили неподъемным грузом.

В газетах тех была опубликована статья Дутова «Позиция казачества». Он решил, что в зале, где будет проходить войсковой круг, эта газетка никак не будет лишней. Тем более, что подавляющая часть казаков думала так же, как и Дутов, в этом он был уверен. Похоже, что казаки скоро станут единственной силой, способной удержать Россию на ногах. Того и гляди, страна шлепнется в грязь, как пьяная баба.

Ход был правильный, газеты, разложенные на креслах, сделали свое дело: Дутов стал в Оренбурге персоной номер один, каждый старик считал своим долгом подойти к «сыну генерал-майора Дутова Ильи Петровича» и пожать ему руку. «Сын генерал-майора» со стариками был особенно учтив. Старики во всяком казачьем войске – сила не просто большая, – лютая! Любую другую силу, даже если она вооружится артиллерией, перешибут запросто, а подружившись со стариками можно и до атаманской булавы дотянуться.

Планы Дутова распространялись далеко, цель была ясная, он видел ее отчетливо, до мелочей, до самого крохотного заусенца, – в общем, Александр Ильич знал, что делал. Именно тогда, в сентябре семнадцатого года, он понял уже окончательно, что станет лидером, генералом – исторической личностью, словом.

Триумф выпал на первое октября – в этот день Дутов стал Оренбургским войсковым атаманом: его кандидатуру делегаты, поддержанные стариками войска, предпочли всем иным. На плечи ему накинули шинель с генеральскими отворотами, на голову нахлобучили папаху с алым верхом, в руки сунули тяжелую булаву и усадили в широкое резное кресло: командуй, атаман!

– Любо, атаман! – выкрикнул кто-то громко, будто из пушки пальнул, и приветственный клич этот волнами покатился по залу: – Любо, атама-а-ан!

Люди оглушали друг друга криками, радовались тому, что Оренбургское войско обзавелось новым предводителем, вхожим, как гласила молва, во все властные структуры, вплоть до первого лица в России, самого главного начальника. Казаки смеялись счастливо, будто новая казачья власть сумеет сделать их богатыми и сытыми. Дутов радовался вместе со всеми.

Первым нового оренбургского атамана поздравил донской атаман – генерал Каледин, «мятежник», против которого так усердно «рыл землю» Керенский, но ничего не получилось.

Утром Дутов распахнул окно в доме, по пояс высунулся наружу, дохнул крепкого, позванивающего от лихого морозца воздуха, глянул счастливыми глазами в небо.

– Ну вот, я и вернулся к тебе, Оренбург… На белом коне вернулся.

Городские крыши тускло поблескивали в утреннем свете, над головками церквей плавал розовый цепкий туман, желтые сонные деревья стояли тихи – ни одна веточка не шелохнется, где-то недалеко горласто и беззаботно орал петух. Хорошо!

– На белом коне вернулся, – повторил Дутов и захлопнул окно.

Седьмого октября Дутов выехал в Петроград – надо было сдавать дела в Союзе казачьих войск, а заодно – постараться наладить добрые отношения с Временным правительством и с самим Керенским. Если раньше, в прежнем положении председателя Союза казачьих войск Дутов мог ругаться с Александром Федоровичем сколько угодно, то сейчас этой роскоши он позволить себе не мог, не имел права. Чтобы наладить эти отношения, придется сделать подробный доклад о положении дел в Оренбургском казачьем войске, подмаслить правителя…

Доклад Дутов сделал. Керенский остался доволен, даже подарил ему серебряные полковничьи погоны с черным кантом – генштабовские, отечески приобнял новоиспеченного атамана за плечи и сказал:

– Я очень рассчитываю на тесное сотрудничество с вами, Александр Ильич!

Из кабинета правителя России Дутов вышел с застывшей на губах улыбкой: он думал о том, что быть атаманом – дело не полковничье, а генеральское, поэтому не за горами и чин генерал-майора. Вон у коллеги Каледина – полный набор, – генерал от кавалерии. А Оренбургское казачье войско, если прикинуть да посчитать головы, по числу сабель Донскому не уступит.

В Питере Дутов остановился в хорошей гостинице – снял просторный трехкомнатный номер с видом на Невский проспект. Одну комнату, самую маленькую, соединенную дверью с коридором, отдал Еремееву, тот продолжал исполнять при нем роль ординарца, хотя положение это было временным – ординарцем при войсковом атамане должен состоять офицер, – желательно обер-офицер.

Дутов сказал об этом Еремееву, тот расстроился так, что на глазах у него даже заблестели слезы. Еремеев стер их и проговорил просяще:

– Ну, может быть, я тогда вторым номером смогу остаться? Как в пулеметном расчете… У ординарца командующего должен же быть помощник?

Этого Дутов не знал, он замешкался на несколько мгновений, потом неопределенно пошевелил ртом:

– Наверное, должен…

– Вот я им и буду, ваше высокоблагородие…

– Высокоблагородия отменены, Еремеев.

– Неважно, ваше высокоблагородие, – упрямо повторил тот, – отменены – не отменены, это не играет никакой роли. А вдруг завтра газеты напишут, что Керенский велел всем ходить по Невскому проспекту без штанов? Вы что, послушаетесь его?

Дутов на мгновение представил себе эту замысловатую картину и засмеялся.

– А новые погоны положено обмывать, – заметил он. – Всякое дерево нужно обильно полить, чтобы был обеспечен дальнейший рост. – Что предлагаешь, Еремеев?

– Достать «монопольки» [24] , собрать друзей прямо тут, в гостином дворе. Фронтовых товарищей кликнуть. Вот радости-то будет…

На следующий день Дутову в Зимнем дворце был выдан министерский мандат, как полноправному члену Временного правительства: его назначили «главноуполномоченным Временного правительства по продовольствию по Оренбургскому казачьему войску, Оренбургской губернии и Тургайской области» – такое сложное и длинное название имела эта должность.

Обстановка в Петрограде оставалась сложная, по ночам часто слышались выстрелы – не только на окраине, но и в центре. В темноте было опасно ходить даже по Невскому проспекту, а уж где-нибудь на Охте или Выборгской стороне людей убивали без счета и раздевали догола. «Гопстопники» правили свой бал.

На двадцать второе выпадал большой праздник – день Казанской иконы Божией Матери – одной из главных русских святынь. Дутов, предвидя осложнение обстановки в городе, предложил провести в этот день демонстрацию казачьих сил – пусть казаки проедут в конном строю по Невскому проспекту и покажут разным смутьянам, горлопанам и дезертирам, какую мощь они собой представляют. Питер, прослышав про такое, притих.

Говорят, на это довольно болезненно отреагировал Владимир Ильич Ленин – демонстрация могла сорвать его планы по захвату власти. Наверное, так оно и было бы, но, как всегда, сыграл свою роль Керенский – он даже в собственном стане оказался чужаком и «голы» забивал только в свои ворота – запретил казачьим полкам вообще появляться в Петрограде. Чем все это закончилось – мы хорошо знаем. Через несколько дней Керенскому пришлось бежать из Зимнего дворца, натянув на себя то ли мятый дамский чепчик и юбку, то ли матросскую форму. Так он и исчез в глубинах истории, ничего приметного больше не свершив.

А Дутов благополучно отбыл в Оренбург.