Оренбургский владыка

Появился он в городе одновременно с заполошными телеграфными сообщениями – ничего другого телеграф уже не передавал – о том, что в стране произошла революция, власть взяли большевики, а члены Временного правительства, следуя примеру своего шефа, поспешили скрыться из российской столицы. Правда, сделать это удалось не всем. Увы.

Дутов, жалея о том, что министерскими полномочиями ему воспользоваться так и не удалось, немедленно настрочил приказ о том, что захват власти в Петрограде был совершен насильственно, поэтому власть новую вольный казачий Оренбург не признает, а посему с «20-ти часов 26-го сего октября войсковое правительство во главе с атаманом Дутовым принимает на себя всю полноту исполнительной Государственной власти в войске».

Через несколько часов о непризнании новой власти заявил и донской атаман Каледин. Снежный ком сопротивления, который впоследствии породил гражданскую войну, покатился с горы.

Юнкера Оренбургского казачьего училища заняли почту, телеграф, вокзал, вооруженные посты были выставлены на перекрестках улиц, у банка. Дутов объявил, что его родной город переводится на военное положение. Были запрещены митинги, демонстрации и вообще всякие сборища.

Большевики в Оренбурге вели себя тихо, на рожон не лезли, и тем не менее Дутов приказал закрыть их клуб, а литературу, находившуюся в помещении, швырнуть в костер, набор свежего номера газеты «Пролетарий» рассыпать на отдельные буковки. Саму газету издавать в дальнейшем запретил. В общем, действовал новоиспеченный атаман решительно, как на фронте, когда надо было вышибать германцев из окопов.

Революционный Петроград не замедлил откликнуться на действия нового оренбургского владыки – четвертого ноября в город прибыл некий Цвиллинг С.М. [25] , назначенный Петроградским военно-революционным комитетом чрезвычайным комиссаром Оренбургской губернии.

Мужиком молодой Цвиллинг – ему было всего двадцать семь лет, – оказался горластым, напористым, поэтому с первых же часов пребывания в городе включился в борьбу против Дутова.

– Долой власть казачьего полковника Дутова! – азартно орал он, носясь на пролетке по улицам Оренбурга, только жесткая пыль, смешанная с ранним ноябрьским снегом, взметывалась столбами, да собаки, видя красноглазого возбужденного Цвиллинга, трусливо поджимали хвосты и при появлении грохочущей, словно броневик, пролетки, поспешно кидались в подворотни. – Да здравствует свобода! – Цвиллинг вскидывался с поднятыми кулаками в воздух, застывая в этой позе на миг, с треском опускался на сиденье, а потом снова потрясал кулаками.

Казалось, что он одновременно выступает везде – в Главных железнодорожных мастерских и в паровой салотопке, на медеплавильной фабрике и перед кыргызами, не успевшими продать свой скот на Меновом рынке, перед казаками запасного полка в депо… Промышленных предприятий в Оренбурге было более ста, и Цвиллинг за какие-то четыре дня умудрился побывать едва ли не на всех. И везде кричал:

– Долой казачьего полковника Дутова!

Дутову, естественно, регулярно доносили о выступлениях столичного крикуна, в ответ он лишь усмехался и произносил презрительно:

– Не казачьего полковника, а полковника Генерального штаба, он даже в этих вещах не разбирается, – потом делал взмах рукой – пустое, мол, и добавлял: – Холерик! А холерикам закон не писан!

Однако Дутов хорошо понимал, – голова у него уже звенела от тревожных мыслей, – надо действовать. Иначе Цвиллинг опередит его, и новоиспеченного атамана вздернут вверх ногами на каком-нибудь тополе.

Через некоторое время Дутова пригласили в Совет рабочих и солдатских депутатов. Разговор начался на повышенных тонах. Хорошо, что в Совете не оказалось Цвиллинга, иначе дело дошло бы до стрельбы.

– Вы, господин хороший, телеграмму товарищу Ленину отсылали? – спросил у Дутова казак с большим красным бантом на шинели и дергающимся нервным лицом.

В день приезда в Оренбург Дутову на стол положили телеграмму, присланную из Питера самим Лениным, – вождь пролетариата требовал от атамана Дутова, чтобы тот признал советскую власть. Ответ ему Дутов дал отрицательный.

– Отсылал, – спокойно произнес Дутов.

– Содержание телеграммы помните, господин хороший? – спросил казак.

Дутов равнодушно, не замечая холодного тона казака, покачал головой:

– Не помню.

– Я могу напомнить, – сказал казак. – Вы написали, что власть новая – захватническая, казаками никогда не будет признана и что с большевиками вы будете бороться до конца… Так?

– Примерно так.

– Не примерно, а совершенно точно, – заявил казак.

– И что же вы от меня хотите? – спокойно спросил Дутов.

– Чтобы вы отказались от старой телеграммы и послали Владимиру Ильичу новую, в которой признали бы власть большевиков.

– Нет! – произнес твердо Дутов, отсекая все пути назад.

– Почему, господин хороший?

– Это не мое личное решение, а – войскового круга.

Казак бряцнул крестами, неожиданно сделавшись задумчивым, помял пальцами горло: к решениям войскового круга он относился с уважением… Разговор тот закончился совершенно неожиданно – Оренбургский Совет рабочих и солдатских депутатов поддержал Дутова.

Это решение очень не понравилось Цвиллингу. Он сменил пролетку на автомобиль и начал носиться по Оренбургу с удвоенной скоростью, выступая на митингах перед солдатами, не раз бывал бит, замазывал синяки мукой и вновь кидался на трибуну. Голос он себе сорвал, по утрам пил сырые куриные яйца, восстанавливал связки и опять прыгал в автомобиль. Работа его приносила плоды: противостояние в Оренбурге накалилось до такой степени, что вот-вот должны были затрещать выстрелы.

Цвиллингу очень не нравился Совет рабочих и солдатских депутатов, который поддержал Дутова, и он решил членов Совета заменить. Нанося упреждающий удар, Дутов арестовал всех большевиков в Оренбурге и выслал их в глухие станицы – Нежинскую и Верхне-Озерную. Но тем не менее седьмого ноября Совет был переизбран, девяносто процентов нового состава попали в руки РСДРП(б).