Орест и сын

Персонажи, созданные воображением Тетерятникова, призваны повторить — в новых исторических условиях — миссию библейских волхвов, которые две тысячи лет назад следовали за Звездой к Вифлеему. Но в том-то и дело, что Чудо, свершившееся в момент «полноты времен», не может повториться в аномальной зоне безвременья: дерзкие и благородные усилия юных правдоискателей оборачиваются, по сути, их поражением. Тайны прошлого, к которым им удается приобщиться, не несут Благой Вести, напротив: свидетельствуют о преступном и кровавом наследии советской эпохи, которое в конечном итоге сказывается на их собственных судьбах. Ни одному из «волхвов» не удается построить свою жизнь в соответствии с понятиями Добра и Справедливости — даже Ксения, удалившаяся в монастырь, не обретает душевного мира. Во всяком случае, так думает Чибис. Путь, который она выбирает, погрузившись в традиционный мир православия, кажется ему тупиком и капитуляцией — малодушным решением «советского человека», не желающего задуматься над историей своей страны и о причинах собственной неудавшейся жизни.

* * *

Какие же «тайны» открываются юным искателям Истины, оказавшимся в середине семидесятых годов XX века на берегах Невы? Куда приводят этих подростков — и одновременно нас, читателей романа Чижовой, — их странные блуждания по призрачному петербургскому лабиринту?

Прежде всего — к осмыслению непреложных устоев человеческого существования, уродливо и безысходно преломившихся в советской реальности.

Жизнь начинается с рождения, что испокон веков празднуют все народы. Рождение Христа, знаменующее собой приход Нового Времени, стало главным праздником для народов, принявших Его учение. Однако в стране, где родились Чибис, Инна и Ксения, Рождество было предано забвению, напрочь изъято из календаря, и люди, выросшие в Советском Союзе, никогда не задумывались над внутренним смыслом этого события. Рождение превратилось в биологический акт — способ продолжения рода. Безбожная тоталитарная иерархия словно бросила вызов великим цивилизациям прошлого и лишила себя их главного жизненного двигателя — животворящего Духа. С этой точки зрения советская цивилизация — противоестественна: она убивает все живое.

Мотив смерти возникает уже на первых страницах книги. Ксения глядит в окно и думает о смерти: «Мальчики… Умирают мальчики… Самые лучшие…» Смерть явственно или незримо присутствует во всех описанных в книге событиях. Мать Чибиса умирает при его рождении. Три сына у тети Лили, родившиеся в разное время, — мертворожденные. Мальчики, рождавшиеся в семье Ксении, тоже умерли («В нашем роду мальчики не живут», — горестно замечает ее мать). Зачав и не успев родить, погибает Инна (ее смерть предсказана в начале романа). Матери рождают мертвых сыновей, словно не хотят, чтобы у них рождались младенцы, которых ждет неминуемая гибель. Та же тема — внутренний протест матерей против бесчеловечного мира — заострена Чижовой и в романе «Время женщин». Одна из его главных героинь, Евдокия, говорит: «Рожаем и не знаем, как им умирать».

Эта драматическая ситуация вызывает в памяти евангельский миф о царе Ироде, «осмеянном волхвами» и приказавшем «избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его…» Сопоставление СССР с царством Ирода проходит через весь роман, причем сам Ирод не персонифицирован: это не конкретный советский вождь, а некий безликий Истукан, которого Орест Георгиевич видит в своем страшном сне, — каменное изваяние, нависающее над городом и миром. Матери рождают мертвых, желая уберечь их от власти Ирода. «Кто ж его спасет, кроме матери, — говорит вещая старуха Алико, имея в виду еще не родившегося ребенка. — Приходят, глядь, а младенца-то и нет! И убивать некого…»

Евангельская история неизвестна советским школьникам: ее не изучают на уроках, о ней не упоминают в семье. Правда, во второй половине 1960-х годов в СССР был издан роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», приобщивший множество советских людей к великой и вечной мистерии. Еще одним таким источником для поколения Чибиса становится американская рок-опера о «суперзвезде» (“Jesus Christ Superstar”). Проникновенный дуэт Христа и Марии Магдалины потрясает воображение Ксении и увлекает Инну. Образ живого бога неодолимо преследует обеих девушек. В одной из заключительных сцен романа они пытаются спасти Его статую на петербургском Новодевичьем кладбище, где хозяйничают омерзительные, но по-своему колоритные Зарезка и Лошадиный (которого тетя Лиля в сердцах называет иродом).

* * *