Орест и сын

1917 год действительно оказался событием всемирно-исторического значения — роковым рубежом, когда ось, соединяющая времена, явственно переломилась. Традициям и устоям, которые человечество накапливало на протяжении веков, переосмысливая и закрепляя их различными способами (в частности, через мифотворчество), «страна победившего социализма» противопоставила свой собственный революционный миф: новую веру, новую мораль, нового человека, новую «общность людей», новое летоисчисление и, наконец, новое будущее: коммунизм. Другими словами, советская цивилизация («самое необыкновенное и грозное явление XX века», по определению Андрея Синявского) оказалась цивилизацией наизнанку, вознамерившейся утвердиться в истории вопреки созидательному опыту «ветхого» человечества.

* * *

К середине семидесятых годов Советский Союз вступил в новый период — позднее он получит название Застоя. Снаружи все выглядело спокойно. Газеты и радио бодро рапортовали о «трудовых победах», вяло поругивали «американский империализм» и вещали о «массовых выступлениях трудящихся», ведущих борьбу за «мир во всем мире». Железный Занавес надежно отделял страну от враждебного Запада. Охраняемая армией, спецслужбами и мощным пропагандистским аппаратом, Система казалась воистину несокрушимой.

Однако ощущение неудовлетворенности и неустойчивости владело умами. Все более очевидной становилась Большая Ложь, исходящая от дряхлеющей власти. Это ощущение лживой, неполноценной жизни рождало неудержимую тягу к истине. Мало кто верил в надуманную схему исторического процесса, венцом которого принято было считать советское государство, уверенно шагающее к коммунизму. Людям хотелось знать, что было «до 1917 года», осмыслить настоящее, заглянуть по ту сторону Занавеса.

С другой стороны, именно 1970-е годы оказались на редкость спокойными. Нараставшее в обществе недовольство перестало быть, как некогда, открытым противостоянием сторонников и противников советской власти. Прозорливые люди по обе стороны баррикад ясно сознавали, что система, построенная в сталинские годы, медленно, но неуклонно движется в тупик.

В интеллигентских кругах широко циркулировала неофициальная литература, оживленно обсуждались отъезды, разрешенные с начала семидесятых; появились новые слова: самиздат, отказник, контора… Яркой приметой эпохи была борьба с инакомыслием и «диссидентами». И хотя на открытый протест отваживались лишь отдельные смельчаки, в глубинах общества всё более нарастало брожение, проникавшее со временем в различные социальные слои (в том числе и в государственные, и даже охранительные структуры).

Инакомыслие затрагивало не только противников, но и охранителей Системы. Многие из них — те, кто по своему положению в советской иерархии был допущен в области, недоступные для большинства граждан, и располагал более или менее достоверной информацией, — ощущали себя, если вспомнить Оруэлла, членами некоей Внутренней партии, куда заказан доступ «профанам».

Не отвергая, а зачастую и применяя откровенно репрессивные методы в отношении инакомыслящих «интеллигентов», эти группы (напоминающие масонские или близкие к ним) и сами могли считать себя диссидентскими по отношению к догматической идеологии. Правда, на этом уровне вопрос ставился совершенно иначе: речь шла не о разрушении, а о спасении Системы, о продолжении Великого Эксперимента, тем более что прогресс в различных научных областях — медицине, биологии, химии — открывал дорогу и альтернативным решениям, преследующим, в частности, утопическую цель: изменение психики и генетики советского человека, иначе — «улучшение» человеческой природы, полное обновление его «кода».

Интерес к человеческому сознанию и возможностям его программирования советская наука проявляла еще в 1920-е годы (так, в 1925 году была создана лаборатория по изучению мозга Ленина — на ее основе сформируется позднее московский Институт мозга), но с течением времени это направление, похоже, еще более активизировалось, превратившись в одно из важнейших направлений работы «внутренних структур». Эти эксперименты проводились в учреждениях различной направленности (в Ленинграде, например, специальными исследованиями такого рода занимался НИИ особо чистых биопрепаратов).

Однако на поверхность «болота» эта информация, естественно, не проникала. Страна продолжала жить в полном неведении, полагая, что великая империя СССР, занимающая одну шестую часть суши и осененная красными звездами Кремля, — непобедима и бессмертна.