Орфеи реки Невы

«Должно надеяться, что сие Собрание послужит богатым источником для музыкальных талантов и для сочинителей опер…» — эти надежды Николая Александровича Львова сбылись. Мелодии записанных им песен использовали, ими вдохновлялись практически все виднейшие русские композиторы, они перепечатываются из года в год в песенных сборниках вплоть до настоящего времени. Мы уже не мыслим сегодня музыкального воспитания и образования без таких, «добытых» из народной среды и увековеченных в нашей памяти Львовым народных песен, как «Во поле березонька стояла», «Из за лесу, лесу темного» (которая подвигнула М. И. Глинку на создание знаменитой «Камаринской»), и других. Львов же впервые выделил в особый жанр городской романс, из его материала черпали вдохновение создатели русской романсовой лирики — Федор Дубянский, Даниил Кашин и Осип Козловский.

Да и сам Николай Александрович Львов никогда не отказывал тому, кто обращался с просьбой посоветовать какую-нибудь мелодию для увертюры или каденции. Известна его проделка, которую учинил он, пользуясь незнанием российской музыки итальянским маэстро Карло Каноббио. Тот сочинял вступление к опере «Начальное управление Олега» на слова самой императрицы. Как-то на вечеринке Львов напел Каноббио «нужную» и понравившуюся тому мелодию, которую тотчас же, оркестровав, включили в партитуру. С тех пор помпезный спектакль начинался мотивом знаменитой разинской песни «Что пониже было города Саратова», за одно исполнение которой грозила смертная казнь…

Вот таков был этот человек, ушедший из жизни в расцвете сил, в возрасте 52 лет, занимавшийся всем подряд, но никогда тем, что не было бы ему близко или интересно. Вложив душу в уникальный песенный сборник, он заключил свое «Предуведомление» к нему такими словами: «Собрание сие имеет достоинство подлинника; простота и целость оного… нигде не нарушены». В этих словах как бы вся его жизнь, которая в служении русской культуре, в выполнении патриотического, гражданского долга, в его роли в развитии российской музыки имела «достоинство подлинника»…

Я от тебя не потаю,
По нотам мерного я непричастен вою.
Доволен песенкой простою…

НЕИЗВЕСТНЫЙ ДЕРЖАВИН

Когда поэт показывает нам наши лучшие стороны, нам это кажется преувеличенным, и мы почти готовы не верить тому, что говорит нам о нас же Державин.

Н. В. ГОГОЛЬ

В Государственной Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде на стеллажах рукописного отдела хранится почти весь архив выдающегося русского поэта Гаврилы Романовича Державина.

Сердобольною рукою тома его рукописей переплетены в добротные кожаные переплеты. Бумаги, бумаги, бумаги… Простые, разлинованные, с водяными знаками в виде гербов и монограмм. Еще не так давно, кажется, их листал сам Державин. Сохранность архива великолепна. Чернила будто едва просохли. Текст абсолютно понятен, словно и не прошло двух столетий, словно и не исчезли из письменного языка витиеватые «яти»…

Тома с коричневыми корешками, содержащие рукописное наследие Державина, заключают в себе трудно обозримые россыпи отдельных замечаний поэта об искусстве, неожиданных ретроспекций, цепочек записанных мыслей, обобщений, не говоря уже о стихах, специальных статьях и либретто. Кое-что почти неразборчиво, особенно в черновиках. Автор не всегда заботился о полноте их сохранности. Писал порою где попало и на чем попало. То ли времени было мало, то ли просто удачная мысль приходила в голову и записывалась тотчас, на первом же попавшемся под руку листке. Так, черновик либретто оперы «Есфирь» набросан на оборотах финансовых счетов и списков самых неопределенных домашних расходов: столько-то заплачено печнику, столько-то стекольщику, и т. п.

Если соединить все эти разрозненные записи в единое целое, то получится необычайно интересная картина богатой внутренней жизни человека той эпохи, занятого важнейшими делами на государственной службе, почти все оставшееся время уделяющего поэзии, но все-таки находящего какие-то часы, а порой минуты для фиксирования мыслей, переполнявших его до предела, мыслей, не высказать которые, не перенести на бумагу настоящий поэт, конечно же, не мог. И теперь благодаря этим обрывочным записям мы можем представить себе настоящий облик духовно развитого, одаренного россиянина той эпохи…

«Державин и музыка» — тема, по-видимому, неисчерпаемая. Достаточно знать, как нам кажется, лишь его музыкально-эстетические воззрения, чтобы во многом понять представления о музыке конца XVIII века в России.