Орфеи реки Невы

Помещик Фирюлин — образец преданности «хорошему вкусу» — стремится приобрести по последней моде лучшую карету французской работы. Денег на нее не хватает. Он думает продать своего крепостного Лукьяна, который будет разлучен с невестой Анютой.

На слезы посмотри тебе подвластных,
Страданье прекрати тобой несчастных! —

молят его об изменении решения влюбленные крестьяне…

В одном из ленинградских архивов, в фонде Шереметевых мне встретилось описание действующих лиц и костюмов из постановки оперы в их усадебном театре. С удивлением я прочитал о том, что роль Фирюлина играл выдающийся композитор, современник Пашкевича крепостной Степан Дегтярев… Опера заканчивалась счастливо. Фирюлин жертвует иноземной каретой, жених и невеста соединяются. «И крестьяне любить умеют», — доказывал либреттист Я. Княжнин, а Пашкевич подтверждал эго с большим мастерством яркой музыкой.

Уже через год после выхода книги Галлера — в 1782-м — Пашкевич потряс петербургского зрителя другой своей оперой. То был знаменитый «Санктпетербургский гостиный двор», ныне прочно вошедший в музыкальные учебники и хрестоматии.

Оперу знали и слушали, как говорится, все слои населения. Музыка ее удовлетворяла эстета своей профессиональностью и утонченностью, остроумный сатирический сюжет давал повод для пересудов, толков и аналогий, наконец, атмосфера купеческо-чиновничьего быта преподавалась столь густо и сочно, характеры персонажей были столь узнаваемы и близки простому обывателю, что казалось, будто сама реальность взошла на сцену музыкального театра и разыграла перед неискушенным и искушенным зрителем очередную свою драму. Заслуга этой постановки многие годы приписывалась лишь Михаилу Алексеевичу Матинскому, о Пашкевиче слегка забыли. Матинский в самом деле стал душой оперы. Чуть позднее Гаврила Романович Державин, хорошо знавший Пашкевича и друживший с ним, заметит: «Комический оперист… заимствует содержания свои из романов, общежития, шутит благородно, более мыслями, нежели словами, избегая площадных, а паче перековеркивания их по выговору иностранцев». Выдающийся ученый, преподаватель географии и геометрии Смольного института, литератор М. Матин-ский умел «шутить благородно». Предвосхитив (задолго и всерьез) комедии А. Островского, он бичует взяточничество и стяжательство, высмеивает барышников и скряг. Недаром оперу по-другому называли еще и так: «Как проживешь, так и прослывешь». Купец Сквалыгин и его зять Крючкодей уже самими именами своими вызывали бурную реакцию зрителей. А уж когда, обращаясь непосредственно к публике, Крючкодей затягивал популярную «чувствительную» арию — «Ах, что ныне за время! Взяток брать не велят…» — зал надолго оглушался овацией.

Василий Пашкевич был из плеяды тех, кто писал о народе и для народа. Но приходилось ему выполнять заказы и иные. В 1790 году состоялась премьера «исторического действа» «Начальное управление Олега» на либретто самой Екатерины II, которая написала его, по ее словам, «в подражание Шакеспиру». Все лучшие силы двора были задействованы в постановке. Ряд текстов для хоров, например, взяли из наследия Ломоносова. Музыку писали прославленные итальянцы Джузеппе Сарти и Карло Каноббио. Но по ходу сюжета нужно было украсить княжескую свадьбу в третьем действии. И тут вспомнили о Пашкевиче, который замечательно использовал русские народные свадебные и другие обрядовые песни еще в «Санктпетербургском гостином дворе». Пашкевич пишет свадебные хоры и к «Олегу», добавив в оперу-действо широко известные напевы «По сеничкам, сеничкам» и «Слава на небе солнцу высокому». Помпезная постановка как нельзя лучше демонстрировала все перипетии и противоречия музыкального XVIII столетия: перехлест народного и официозного, одновременное взаимовлияние и несовместимость итальянской и российской музыкальных традиций. Опера-действо была похожа на невиданный музыкальный сплав, назначение которого так и осталось без определенного адреса и смысла…