Орфеи реки Невы

Позднее кто-то назвал его «русским Паганини», пытаясь присвоить ему как титул имя гениального итальянца, хотя должно было бы сделать наоборот, ведь когда Иван Евстафьевич ушел из жизни — в 1804 году, — итальянский «демон скрипки» еще только начинал свой путь к зениту славы. Современником Хандошкина был и Иван Андреевич Батов, знаменитый крепостной, скрипичных дел мастер. Вместе они явились воплощением блистательного взлета искусства игры на «божественном» инструменте в России…

Как правило, стать выдающимся музыкантом в XVIII веке, сколь это ни парадоксально, мог лишь представитель низших или «средних» слоев общества — из служащих, мастеровых или мещан. Почти нет примеров того, чтобы на музыкальной и, в частности, на композиторской орбите высшего ранга появился выходец из родовитой знати. И понятно почему. Музыкантчтро-фессионал, а тем более свой, русский, считался еще за ремесленника, за необходимую принадлежность и изысканное украшение придворного декора, но отнюдь не его действующим лицом, тем более отнюдь не почитаемым творцом. Музыкант аккомпанировал жизни и быту двора, но не был ею. Так же как и актер, он был лишь живой марионеткой и частенько не приглашался даже за стол.

Это совсем не значит, что среди крупных сановников или членов их семей не знали музыки. Напротив, музыкальное образование было развито весьма широко. Например, игрой на клавикорде — очень дорогостоящем и достаточно редком в то время инструменте — увлекались и виртуозно им владели княгини Е. Р. Дашкова и А. Д. Кантемир, баронесса Черкасова, граф Головин и князь Трубецкой, дети знаменитого издателя песенного сборника «Между делом безделье», крупного государственного деятеля Григория Николаевича Теплова. Более того, вышеупомянутые лица успешно музицировали на частных светских концертах. И все же… Музыка была как бы дополнительным предметом туалета, роскошью, забавой. Но не становилась еще напряженным трудом, величественным идеалом, смыслом жизни.

Для сына же портного Ивана Хандошкина она с детства была таковой. «Природный русский», как его позже характеризовали современники, он в юные годы «охотился всегда к скрипке…». Благодаря своему таланту и упорнейшему труду он попадает сначала в обучение к итальянскому скрипачу Тито Порто, практиковавшему в России, а затем, пятнадцати лет от роду, в 1762 году — в придворный оркестр. Не прошло и нескольких лет, как он получает звание капельмейстера и первого камер-музыканта.

Начинается то двадцатилетие в жизни даровитого скрипача, в течение которого его имя становится ошеломительно популярным и даже нарицательным. Хандошкин, или Антошкин — так его еще называли, — начинает свою интенсивную концертную деятельность. Его приглашают преподавать в музыкальных классах Академии художеств, той самой Академии художеств, где в это время учится будущий гениальный композитор Евстигней Фомин. Кто знает, может, именно муза Хандошкина отвлекла одаренного Фомина от карьеры архитектора и живописца, и вопреки настояниям преподавателей он стал позднее музыкантом…

Иван Евстафьевич обучает также и воспитанников театральной школы при известном «Вольном театре» К. Книппера. Но главным его поприщем являются, конечно же, публичные выступления. Они приносят ему те несравненные звания, которыми наделяет его восторженная публика: «сильный скрипач», «искуснейший музыкант», «первоклассный скрипач-виртуоз», «замечательный виртуоз на скрипке и плодовитый композитор» и т. д. и т. п. Объявления в газетах регулярно оповещали о его сольных концертах.