Орган времени

Я задыхался, но это не было плохо – еще одна прогулка по свежему воздуху. Хм, прогулка? Несколько километров на лыжах, да еще и на время, да еще и по такому морозу. Я был где-то в середине дистанции – еще много, еще долго бежать так. Я задыхался. Но ничего, ничего. Я знал, как приятно будет потом сидеть в тепле и чувствовать усталость, наслаждаться усталостью после испытания своих сил. Лыжи скользят по накатанной лыжне. Палки вперед, шаг ногами, толчок руками, палки вперед, шаг ногами, толчок руками, палки вперед… Как мало воздуха! Этого морозного свежего воздуха. Как он жжет! Палки вперед, шаг ногами… Я задыхался. Но ничего, когда-нибудь это кончится, не может не кончиться. Уже скоро, скоро. И тогда будет хорошо. Палки вперед, шаг ногами…

– Может, и нет, – только что разрывающиеся от бега легкие стали скукой и каким-то непонятным зудом внутри. Я думал, мне еще удастся изменить то, что происходит сейчас. Она, которая сказала эти слова, отвела взгляд. Мне хотелось видеть ее глаза, но в навязчивом спокойствии и духоте наступающих сумерек она отвела взгляд, она не хотела смотреть на меня. Почему?! Я не мог понять. Ведь нам было так хорошо вдвоем, мы так долго были вместе.

– Давай, бери его, – Сергей Степанович держал мою голову, я чувствовал, что если бы он не делал это, то она откинулась бы назад и, наверно, оторвалась и покатилась бы по полу. Леночка сбоку тоже поддерживала меня. Кажется, они хотели поднять меня на ноги. Сергей Степанович был на взводе, он почти кричал на Леночку и все пытался подхватить, поднять меня. Леночка что-то отвечала ему, тоже громко, но они не ругались, они хотели поднять меня.

Маятник качнулся. Куда?

Я не умел говорить, не умел видеть, не умел слышать. Когда я появился на свет? А что такое «когда»? Я лежу на спине. Я еще не знаю, что могу двигаться. Кто-то большой склоняется надо мной. Что такое «кто-то»? Или «большой»?

– Они…

– Завтра…

– Четыре…

– Нет, – женский голос в телевизоре.

«Нет», – слово в книге.

«Нет», – мысли внутри.

«Нет!» – огромными светящимися буквами на здании.

Похоже, теперь я в аду. Или там, где столь же жарко, тесно, душно. Пот стекает с меня ручьями. Даже то, что я без рубашки, не спасает от жары. Огонь горит рядом. Другие так же обнажены по пояс и мокрые от пота. Все злые, но улыбаются сквозь зубы. Пламя гудит.

Сергей Степанович с Леночкой все-таки подняли меня и теперь вели к двери. По дороге мы задели стол. Там что-то упало и, кажется, разбилось. Сергей Степанович говорил, обращаясь к Леночке, они несли меня. Я хотел помочь им и идти сам, но тут снова провалился во время.

Черное. Что-то. Оно передо мной. Только протяни руку, только сделай шаг. Это так просто! Оно избавит меня. Маятник, где ты? Всё. Движение кончилось. Я здесь. Нет. Не там, о чем можно сказать «здесь». Черное огромно, но я вижу его границы, только не знаю, больше ли это моего роста или измеряется тысячами и миллионами километров, световых лет. Лет… Где вы, года? Где время? Где то, когда я был?

То, что передо мной, лишь кажется черным. Оно никакое – не имеет ни цвета, ни формы, ни плотности. Оно легко как дым и твердо как камень. Но я могу войти в него – я знаю это. И оно манит меня. Лишь сделай шаг, и все кончится. Все напасти и все, что плохо, вся боль, все неудачи и напрасные желания. Оно ждет. Я перед ним. Никто не торопит и не неволит меня. Я могу оставаться здесь или войти.

Черное нечто не имеет ни глаз, ни сердца, но оно не мертво, не бездумно как камень. Оно все, что может быть, или то, что не существует иначе, как в виде этой бесконечной черной тьмы. Здесь не имеют смысл ни амбиции, ни воля, ни сила. Единственное, что имеет значение здесь, – это шаг, один шаг вперед. Неважно, какой – твердый и решительный или осторожный и трусливый. Либо ты делаешь его, либо нет.

Черное передо мной зовет меня. Я не знаю, как оно делает это – я не слышу ни слов, ни мыслей, ни желаний. Оно хочет, чтобы я вошел – и это все. Хочу ли я этого? Меня нет. Все мои мысли и чувства смешны, мелки и незначительны в сравнении с Ним. С Ним!

Здесь нет звуков, здесь нельзя говорить – только сделать шаг. Я хочу быть там. Когда я войду, то стану им и оно станет мной. Оно не подчинит меня и так же не примет мою форму или образ мыслей – это не будет иметь значения. То, как огромно оно, – это будет мной. Я не захочу быть собой, я не буду иметь желаний, и еще глупо быть чем-то одним, когда можешь быть всем.

Нет. Я без движения. Мне не хватает смелости расстаться с собой, хотя я знаю, что не расстанусь, но… Нет. Нет. Почему?

Вода. Холодная вода лилась мне на голову. Я чувствовал, что весь мокрый от воды.

– Надо было его совсем в ванну положить, – голос Леночки.

– Да? А как потом вынимать? – Сергей Степанович.

– Все равно он весь мокрый.

– Ты думаешь, мне легко его держать? Мы ведь вместе пили, – опять Сергей Степанович.

Я стоял, наклонившись над ванной, Сергей Степанович держал меня, Леночка поливала из душа.

– Как же так, нет нашатыря в доме? – удивлялся Сергей Степанович. – Ты же медсестра.