Ориентализм

Вся карьера Ренана была посвящена воплощению этого замысла. Он очень ясно это выразил в конце своего ничем не примечательного эссе о происхождении языка: человек больше не творец, и эпоха творения определенно завершилась[559]. Был период, о котором мы можем только догадываться, когда человек буквально перенесся из безмолвия к слову. После этого появился язык, и задача настоящего ученого – исследовать, как язык существует, а не то, как он возник. Тем не менее, если Ренан и рассеивает чары увлеченного творения первобытных времен (вдохновлявшего Гердера, Вико, Руссо, даже Кине и Мишле), он создает новый, преднамеренный тип искусственного творения, предстающий в результате научного анализа. В своей лекции, посвященной вступлению [на пост главы кафедры гебраистики в][560] Коллеж де Франс (21 февраля 1862 года), Ренан провозгласил свои лекции открытыми для публики, чтобы она могла воочию лицезреть «саму лабораторию филологических наук»[561], [562]. Любой читатель Ренана понимал, что подобное заявление несло оттенок типичной, пусть и довольно вялой, иронии, имевшей целью не столько шокировать, сколько дать испытать подспудное удовольствие. Ренан принимал кафедру гебраистики, и его лекция была посвящена вкладу семитских народов в историю цивилизации. Как можно было тоньше оскорбить «священную» историю, чем заменив божественное вмешательство в историю филологической лабораторией, и как можно было быть красноречивее, чем объявляя современный Восток лишь материалом для европейских исследований?[563] Безжизненная картина Саси, составленная из фрагментов, сменялась теперь чем-то новым.

У волнующей перорации, которой Ренан закончил свою лекцию, была и иная функция, нежели чем просто связывать восточно-семитскую филологию с будущим и с наукой. Этьен Марк Катрмер[564], непосредственный предшественник Ренана на посту главы кафедры гебраистики, был, как казалось, удачной иллюстрацией карикатуры на ученого. Человек необычайно трудолюбивый и педантичный, он занимался своей работой, как сообщил Ренан в довольно бестактной манере журналу Journal des dé-bats[565] в октябре 1857 года, как трудолюбивый строитель, который, делая большое дело, тем не менее не способен увидеть возводимое им здание в целом. Этим зданием, которое ныне возводится камень за камнем[566], было не что иное, как «историческая наука человеческого духа»[567]. Если Катрмер отставал от своего века, Ренан в своей работе был твердо намерен идти со временем в ногу. Более того, если до сих пор Восток отождествлялся исключительно и без разбора с Индией и Китаем, то Ренан стремился создать для себя новую восточную область (Oriental province) – семитский Восток. Он, без сомнения, обратил внимание на повсеместное постоянное смешение арабского с санскритом (как, например, в «Шагреневой коже» Бальзака роковой талисман покрыт арабской вязью, названной при этом санскритом), и его задачей стало сделать для семитских языков то, что Бопп сделал для индоевропейских: именно так он выразился в предисловии 1855 года к трактату о сравнительном исследовании семитских языков[568]. Поэтому в планы Ренана входило рассматривать семитские языки в четком и эффектном ключе à la Бопп, а также поднять изучение этих заброшенных неполноценных языков до уровня новой страстной науки о разуме à la Луи Ламбер.